Сейф командира «Флинка»
Шрифт:
— Выбирайте помалу. Выхожу...
С задачей разведать носовой кубрик топляка под воду шел Чуриков. Матрос Скултэ стал страхующим на его шланг-сигнал. Строго по правилам, страхующий сам должен быть одетым по-водолазному на «товсь», то есть уже в комбинезоне, только без шлема и грузов. Но, видно, тот, кто писал эти правила, не представлял, каково страхующему стоять на солнцепеке в таком виде! Так что теплая одежда и зеленая трехболтовка Скултэ просто висели поблизости.
Отправив еще на грунт шустрого Швайку, мичман Голодов повернулся к поднятому на борт Сафонову, стоявшему уже без шлема.
— Ты,
Развязав «подхвостник», матросы первым делом сняли с Сергея груза: как-никак, а тридцать пять килограммчиков! Затем — манишку. «И-и р-раз!.. И-и два!..» — растягивая ворот, спустили комбинезон до колен. Сергей сел, устало выпростал ноги из штанин, стянул длинные теплые чулки, рейтузы, снял феску, свитер, тельняшку и с наслаждением растянулся на брезенте, вдыхая не стиснутый компрессором, пахнущий резиной, спиртом и маслом, а вкусный, вольный морской воздух. Отдыхая, осмотрел свои трофеи. На чернильном приборе не было даже фабричного клейма. Сергей обтер фотографию. Плотно зажатая рамкой-скобой между двух стекол, она уцелела, но поблекла, еле-еле сохранив портрет молодой красивой женщины. Лицо ее показалось Сергею знакомым, и он долго всматривался, припоминая. Тут как раз подошел Ладога и тихо спросил:
— Ну, что там?
— Бумаги все — каша, товарищ командир. А сейф... Не понял я — сейф это или что. Половинка настенного шкафчика, но железная. Похоже, сейф. Маленький, вот такой. — Сергей показал руками. — Я бы его запросто прихватил, да он оказался приваренным к стойке и бимсу.
— И ладно, что не прихватил, — одобрил Ладога. — А вдруг это еще потребует оформления каким-либо актом... Больше ничего не нашел?
— Вот... — подал Сергей чернильницу и портрет.
Ладога посмотрел, повертел, вернул.
— Сдай мичману, пусть запишет в ведомость? А чего загрустил, моряк?
— Просто устал немножко. — Сергей смутился. — А там еще мертвяки эти...
— Понял. Да, Сережа, водолазам при судоподъемах открываются подчас страшные картины. Мне некоторые до сих пор снятся... К этому нельзя привыкнуть, да и не надо, а то зачерствеем душой. Но мы люди военные и обязаны уметь укрощать свои эмоции.
— Я понимаю. Да я что? Я ничего: раз надо, значит, надо.
— Правильно. Я рад: ты становишься настоящим моряком и водолазом. Так держать! — улыбаясь, приказал Ладога, легко и ловко поднимаясь на ноги. — Лежи, лежи, отдыхай...
Сергей откинулся. Вдруг в бок ему торкнулось что-то теплое и мягкое.
— Это ты, псина?.. Надо отвечать «так точно!», а не молотить меня хвостом по животу. Экий ты... — Сергей погладил собаку. — Слышал? Обязаны волей укрощать свои эмоции! — Сергей вздохнул, припомнив свое возвращение...
Возле самых ворот базы неожиданно встретил Венциуса. Взглянув на часы, замполит одобрил: «Молодцом, Сафонов, даже на час раньше срока. В Балтиморск ездил? У Сысоева-то был хоть?» — «А как же! Вместе и отправились: он на концерт, а я домой». — Венциус кивнул, довольный: когда моряк, даже машинально, называет свой корабль домом, это замечательно! «Добро. А тебя тут спрашивали — в команду зачислить. Ты же самбист-разрядник, а скоро соревнования с рыбфлотом». Вот так раз! Это значит — прощай, увольнения, Балтиморск, Лида... И Сергей увильнул: «Да я только команду подведу и сам опозорюсь. Сколько уже не занимаюсь — сырой совсем». — «Нагонишь. Переведем пока на берег, для тренировок». — «Некрасиво
На корабль Сергей пришел расстроенным: впервые он покривил душой перед Венциусом, которого, как все абаканцы, глубоко уважал.
На «Абакане» первого Сергей увидел командира третьего отделения Шлунка — личность малоприятную и язвительную. «Здорово, выдвиженец. Наведаться пришел?» — «То есть как это — наведаться?» — «Обнакновенно. Говорят, ты в штаб словчил — к Тутаринову. А Шнейдер на «Труженик» вернулся только оформиться да барахлишко прихватить». Хотя и знал Шлунка, а все равно покоробило.
Припомнив все это, Сергей поднялся с горячего брезента, тоскливо посмотрел на море.
— Хоть бы заштормило, что ли! — сказал насторожившемуся псу.
Тот в ответ неуверенно помахал хвостом.
Тем временем Ладога по радиотелефону доложил начальнику штаба базы о результате осмотра каютного отсека и испросил указаний.
— Пока ничего не предпринимайте, — решил тот и пояснил: — Понимаешь, Иван Иванович, разнобой с этим «Флинком» получился. Это же не чисто военный корабль — судьбу таких топляков решает морское ведомство. От него мы сразу получили: «Находка интереса не представляет, режьте на металлолом». А наши, наоборот, вдруг заинтересовались... Да, и москвичи и здешние. И майор Рязанов — помнишь его? — официально порекомендовал: работы на топляке продолжать по нашему плану, но входы в офицерский отсек пока что задраить наглухо. Этим и руководствуйся.
Выйдя на палубу, Ладога, прищурясь, посмотрел на небо, на санаторный пляж. «А хорошо бы с Ольгой и Славкой тоже этак на песочке пожариться да по лесу побродить!» — позавидовал курортникам и подошел к посту связи.
— Кто старший на грунте? — узнал у Голодова, беря микрофон. — Чуриков. Слышите меня? Командир говорит. Примите сейчас сверху инструмент и прихватите сваркой в двух-трех точках обе двери в сквозной коридор первого яруса надстройку. Задачу понятна? Выполняйте.
Матросы на палубе недоуменно переглянулись...
А вечером в салоне команды довольно бурно прошло комсомольское собрание. Вопрос стоял один: Шлунок. Поведение его давно уже возмущало матросов и офицеров. Водолазом Шлунок был слабеньким и трусливым, командиром отделения — надменным, придирчивым и незаботливым, а товарищем и комсомольцем вовсе дрянным — мелочным, язвительным, непорядочным. Зато горлопан первостатейный! А вчера он напортачил на грунте и поставил подчиненному условие: возьми вину на себя, не то пожалеешь! Честный, добросовестный парень взорвался...
И вот все накипевшее выплеснулось. Да еще как! Горячо выступали все — матросы, старшины, молодые офицеры. И решение приняли суровое: ходатайствовать перед командованием о разжаловании Шлунка и списании с корабля!
Молчавший до этих пор Венциус только тут попросил слова и сказал:
— Мне понравилось, что все выступавшие говорили искренне и справедливо. Такими и должны всегда быть собрания. Только вот насчет разжалования — это вы, по-моему, сгоряча. Вопрос присвоения или снятия воинского звания — это, согласитесь, вопрос не компетенции комсомольского собрания...