Сезам
Шрифт:
Мы переглянулись, и Павел на цыпочках отправился на кухню за стаканом и сыром.
Работа в буквальном смысле слова закипела, и я уже не вспоминал о предстоящем свидании.
– Я тоже в кино с Танькой собирался, – ухмыльнулся Павел. – Но какое тут кино…
Мы перестали удивляться находкам. А их, надо сказать, было немало.
– О, виски! – присмотрелся к этикетке Валера. – Ты пил виски?
– Нет, – сказал я.
– А я пил, – похвастался Павел. – В Варшаве на конференции.
«Ишь, как усы
– Не твое дело, – сказал Павел. – Виски, вообще-то, пьют с содовой.
– В морозилке есть лед, – послышалось из кабинета. – Лед лучше содовой.
Пришла хозяйка, Любовь Ивановна. Она больше была похожа на сельскую учительницу, чем жену академика. Причем учительницу немолодую. Но у белорусского академика жена и должна быть учительницей на пенсии.
– Может, по стаканчику вина выпьете? – предложила Любовь Ивановна. – За такую работу не грех.
– Нет! – хором отказались мы.
Стопки с книгами занимали уже почти всю квартиру, и то, что мы спотыкались о них, не казалось странным.
– Я уезжаю на новую квартиру, – заглянула в дверь Любовь Ивановна. – Захотите перекусить, еда на кухне.
Она ушла.
Через минуту на пороге появился Петр Васильевич.
– Много осталось? – спросил он.
– Бутылок или книг? – уточнил Павел.
Его гусарский вид мне не понравился. Петру Васильевичу, видимо, тоже.
– Книг, – сказал он. – Пустую посуду где прячете?
– Вон в том углу, – показал Павел.
– Будете уходить, заберите с собой.
– Конечно, – сказал я.
Академик исчез.
К полуночи мы закончили работу. Я оглядел комнату. Из-за пустых стеллажей она походила на разграбленную пещеру Али-Бабы.
– Н-ничего не осталось? – спросил Павел.
Язык у него заплетался. Валера выглядел еще хуже – он вообще не мог говорить. Мне это было понятно. Штангисты, пусть и бывшие, плохо переносят алкоголь.
– Ничего, – сказал я.
Я не стал говорить, что оставил на подоконнике нетронутую чекушку водки.
– Слушай, у всех академиков такие библиотеки или только у нашего? – уже на улице спросил у меня Павел.
– Наш академик-секретарь, – твердо сказал я. – Остальным до него пахать и пахать.
Валера что-то промычал. Я понял, что он согласен со мной.
Мы разошлись в разные стороны: Валера под бок к жене, Павел к себе в общежитие, я на съемную квартиру.
Дом академика вместе с библиотекой погрузился в глубокую осеннюю ночь.
Наутро каждый из нас обнаружил в кармане червонец, и как он туда попал, не могли объяснить ни Валера, ни Павел, ни я.
Сезам, пусть и разграбленный, продолжал являть чудеса.
Ведро шампанского
– Алесь! – услышал я.
Я поднял голову. Над парапетом, отделяющим литфондовский пляж от набережной, торчали головы Ларчикова и Буева.
– Не пора ли пить партейное? – осведомился Саша Ларчиков.
Я посмотрел на часы. Полдень. Именно в это время мы отправлялись к бочке. В Коктебеле портвейн наливали из бочки из-под кваса, стоящей возле столовой у маяка.
– Может, лучше сухого? – спросил я, поднимаясь.
Сухое вино наливали из автоматов у пансионата «Голубой залив», это в противоположной стороне.
– Как ты можешь партейное променять на сухое? – укоризненно покачал головой Ларчиков.
– Эти и родину могут продать, – поддакнул Буев.
Виктор был начинающим писателем, которому еще недоступен полноценный отдых в Доме творчества, и он не упускал случая, чтобы не проехаться по моему адресу. Сам он с Ларчиковым жил в каком-то сарайчике. Но я этих комариных укусов не замечал. В этом году меня приняли в Союз писателей, и я отдыхал в Доме наравне с классиками.
– Сухое стоит десять копеек стакан, – сказал я.
– И тебе жалко лишнего гривенника? – поразился Ларчиков.
Мы с ним работали редакторами на Белорусском телевидении и могли позволить себе любые шуточки.
– Вот Битов не пьет портвейн, – кивнул я в сторону парочки, удалявшейся по направлению к автостанции.
– За коньяком пошли, – сказал Буев.
– А ты не завидуй, – одернул его Ларчиков. – Сначала в Союз вступи.
– У меня книжка в плане издательства стоит, – пробурчал Буев.
– Стихов? – уточнил я.
– А хоть бы и стихов! – покрылся пятнами начинающий автор. – Книжку рассказов издал – и уже гений.
– Прозаикам тоже завидовать не надо, – положил ему руку не плечо Саша. – Мы, может быть, бедные, зато не жадные. Сейчас скинемся по гривеннику и возьмем тебе стакашек партейного.
– Не буду! – сбросил его руку с плеча Буев.
Я надел рубашку и присоединился к парочке. Теперь у нас была полноценная троица – Трус, Балбес и Бывалый. Я хоть и самый мелкий в компании, но по статусу тянул на Бывалого. А Буев как был трус, так и останется.
– Сам дурак, – сказал Буев.
Он не знал, о чем я думаю, но догадывался.
Мы подошли к бочке и взяли по стакану портвейна.
– Хороший, – понюхал напиток Ларчиков. – Дуся, когда наливали?
– Для вас, алкоголиков, каждое утро новую бочку привозим, – сказала продавщица.
Была она толстая и добрая, но в долг наливала только местным.
– Мы писатели, а не алкоголики, – сказал Буев.
Дуся недоверчиво посмотрела на него, однако спорить не стала.
– Жалко, что его не Евгением назвали, – сказал я Ларчикову.