Сезон дождей
Шрифт:
– Я к чему? – важно проговорил «китаец». – Вот пылесос. Можем делать, когда хотим, не у всех руки из жопы растут, верно?
– Потому качество, что на заводе военпреды шустрят, – поддержал Мирон. – Без военпредов – ни хрена!
– Пылесосы военпред не принимает, – возразил «китаец». – Их дело – военная продукция!
– А это как посмотреть! – вздорно не согласился Мирон.
Евсей прикрыл глаза. Тело наливалось ощущением тепла и уюта. Как бывает с людьми, не часто принимающими спиртное. А мужики неторопливо продолжили беседу. Напрасно ОНИ Хрущя с кресла сдернули. Весело
Все бы ничего, только бы на водяру не накинули. И так, считай, облапошивают на одиннадцать копеек, если берешь два малыша по рупь сорок девять вместо одной полбанки за два восемьдесят семь. Помянули и какую-то Надьку-суку, которая трахается с начальником цеха и держит всю бригаду в кулаке. Особенно по этому поводу сокрушался «китаец», которому Надька не дала, когда всем цехом ездили на картошку в Волосовский район.
За время беседы корешей Евсей еще раза два прикладывался к стакану. Голоса собутыльников проникали в его сознание тихим шорохом моря на прибрежных галечниках.
– Колян, а ты чем занимаешься? – расслышал он голос и понял, что спрашивают его, он сейчас тот Колян.
– Я? В архиве служу, – разлепил губы Евсей.
– О, совсем хорош наш Колян, – произнес Мирон, чье лицо расплылось перед Евсеем широкой лепешкой.
– Интеллигенция, – подтвердил «китаец». – Комара трудней напоить.
– Да ладно тебе, интеллигенция! – взбрыкнулся Евсей. – А за детей?!
– Ну их в жопу! – взъярился «китаец». – Не хочу пить за детей. Все сволочи! Хуйвейбины!
– Сам ты хунвейбин! – запротестовал Евсей. – Лично я буду за сына! – и глотнул опивок со дна стакана.
– Ну, Колян… – поиграл скулами «китаец». – Если пьешь за так – выкладывай пятак!
– А у меня с собой денег нет! – с какой-то радостью объявил Евсей, прижимаясь спиной к неверной стенке из ящиков.
– Как так нет?! – возмутился «китаец». – Без пятака и в метро не пустят.
– А у меня месячный.
– Месячные у баб, – буркнул «китаец», – а у тебя проездной.
– Не цепляйся! – одернул китайца Мирон.
– А что он?! Выжрал два стакана и рупь не положит? – заполошил «китаец».
– Не цепляйся, Пастухов! – грознее произнес Мирон. – Звездану тебе промеж глаз, не посмотрю, что вместе работаем. Я Коляна пригласил.
«Стало быть он – Пастухов, а не китаец», – сообразил Евсей, засыпая стоя.
– Это кого ты звез-да-нешь?! – со значением поинтересовался Пастухов.
– Знаю кого, – так же повысил голос Мирон. – Рубль требует с Коляна. А сам, бля, три рубчика с Нового года должен. Думает, я забыл! Гони трояк, Пастухов, коль разговор зашел! Или беги в гастроном! Я еще за жену свою, Райку, не выпил.
Евсей
Перебранку прошил шепелявый женский голос, зовущий кошку: «Кыш… кыш… Лялька, Лялька… куда ж ты подевалаш?!»
Евсей через силу обернулся.
Из дверей подъезда высунула голову соседка Эрика по площадке.
– Батюшки. Ефшей?! – и она узнала недавнего визитера. – И ш алкашами! Ефшей – товарыш алкашей! А ну вон отшюда, паганцы. Веш двор жаделали, шцыкуны! Где пьют, там и пишуют. И жа ваш кошки мочой пахнут, не отмыть!
– Ты что, старая галоша?! Почему из-за нас?! – разом возмутились Мирон и Пастухов. – Кому твои кошки нужны, чтобы на них ссать?! – и дружно направились к подъезду доказывать облыжность обвинений.
Чем и воспользовался Евсей.
Втянув голову в плечи, он, на мягких ногах, заторопился к дворовым воротам.
Трубач оркестра Табачной фабрики Лева Моженов с любопытством уставился на своего давнего знакомого Евсея Дубровского. В свою очередь и Евсей смотрел на Леву с некоторым сомнением в плывущем взгляде – тот ли это Лева?! Он с трудом разыскал квартиру, ведь он знал только дом по улице Дзержинского, в котором жил Моженов.
Жильцы, которых встретил Евсей в тусклом свете уходящего зимнего дня, шарахались в сторону от нетрезвого мужчины, даже недослушав его вопрос. Он уже было отчаялся найти нужную квартиру, как судьба столкнула его – лоб в лоб – с дворником. Тот отнесся к вопросу с участием, как человек, понимающий его состояние: «Говоришь, музыкант твой товарищ? Ходит тут один, с дудкой, может он и есть?»
И сузил круг поисков Евсея до одного подъезда, где по предположению дворника и проживал музыкант. Вероятнее всего, на третьем этаже. Потому как на четвертом и пятом – жильцы солидные, интеллигентные, у них изначально не могли быть в товарищах типы, подобные алкашу Евсею.
– Так что, ползи на третий. Там прочтешь фамилию у звонка, – посоветовал дворник.
И верно, на третьем этаже Евсей увидел табличку с фамилией давнего знакомого.
– Ну, заходи! – Лева Моженов шагнул в сторону, пропуская нежданого гостя.
– Извини, – пробормотал Евсей. – Я по делу. Оказавшись в прихожей, Евсей стал тщательно тереть о коврик сапоги, выискивая глазами вешалку. И под выжидающим взглядом товарища, с гримасой улыбки, принялся медленно и трудно вытаскивать себя из пальто. Высвободив один рукав, он вдруг вспомнил о шапке. Пристроив шапку на тумбу, Евсей, путаясь в шарфе, вновь взялся за пальто.
– Где ж ты так наклюкался? – поинтересовался Лева.
– Так получилось. Извини, – ответил Евсей. – Шел в гости к Эрику. Ты знаешь моего друга Эрика Оленина?
– Весьма относительно. Ну и что?
– Эрика дома не было. С какой-то бабой куда-то свалил. А во дворе меня окружили алкаши, – старательно объяснял Евсей. – Сейчас я еще хорош. А был ужасен. Меня даже в трамвай впускать не хотели, позор такой. Куда пристроить?
Лева Моженов принял пальто гостя, повесил на рожок и, обхватив мягкие покорные плечи Евсея, направился с ним в глубину квартиры.