Сезон Дождей
Шрифт:
Но было поздно. Рука будто перестала быть мне подвластна и самостоятельно приоткрыла дверь как-раз во время очередного раската грома. Как гроза скрывала следы моего, так называемого, преступления, так и обнажала грехи других, освещая молниями почти обнажённые тела на постели. Меня не интересовал он. Было ясно, что ошибки нет, но вот девушка… Взгляд скользил по чёрно-белой форме. Верх был открыт, оголяя грудь юной особы. К бедру протягивалась его рука, поднимая подол юбки и оголяя кожу. Девушка оседлала его, их стоны перемешивались со странными, блудливыми словами. От этого вида мне стало противно.
В горле запершило так, что я не удержалась от кашля, еле успев прикрыть рот рукой. Впрочем, это не сильно помогло, звук всё же получился достаточно громким, чтобы Чарльз повернулся в мою сторону. Как раз в тот самый момент, когда молнии залили комнату своим ослепляющим светом.
Подсознательно я понимала, что за пару секунд он не мог увидеть и узнать меня в крошечном дверном проёме. Но страх взял верх над разумом, и я как ошпаренная бросилась бежать по коридору.
Внезапно кто-то схватил меня за руку, увлекая за одну из дверей. Сердце бешено стучало от испуга. И всё равно это было меньшей из двух зол, если сопоставить с тем, что меня едва не застукали за подглядыванием. Рука человека аккуратно коснулась щеки и, проведя по губам, застыла. Возможно, человек думал, что я испугаюсь и закричу, поэтому поднял ладонь именно для того, чтобы в любой момент закрыть мне рот. Но я молчала, и мужчина решил обернуть решительный жест в неожиданную ласку.
Я догадывалась, кто это может быть и, скорее всего, именно поэтому восприняла это не как домогательство, а как нечто чуткое. Я буквально чувствовала, что это «он». Не оборачиваясь, но ощущая его тело позади себя, я тихо шепнула:
– Опять ты… Сколько ещё будешь появляться у меня на пути?
– Часто, ведь мы живём под одной крышей, – казалось, его шептание было ещё тише моего. Может быть, это вовсе и не шёпот? Может, моя фантазия сама трансформировала раскаты грома в нечто подобное?
Лёгкие касания пальцев, изучающие очертания моего лица, делали дыхание всё тяжелее. Казалось, стук капель отдалялся, а его горячее тело за моей спиной наоборот становилось ближе. Тепло, передающееся сквозь одежду, будто расплавленное железо, обжигало ткань, плоть, даже душу. Его ладонь, приподняв пряди моих растрёпанных волос, замерла на лбу. Дыхание возле уха заставило вздрогнуть и вжаться спиной в его грудь сильнее.
– Ты вся горишь…
Конечно, горю, как можно сейчас оставаться невозмутимой? Его рука медленно отпустила моё запястье и мягко опустилась под мою грудь, приобнимая и удерживая от побега. Я чуть повернула голову, чтобы ответить, выразить жалкую попытку возразить. Я действительно этого желала, или же голова была ведома его второй рукой? Я так и не поняла. В считанные секунды пальцы на лбу сменились губами, у меня перехватило дыхание.
Сердце билось так сильно, что я уже не слышала ничего. Боялась что-то сказать или двинуться, боялась нарушить незыблемость момента. Из-за жара наших тел и нехватки воздуха в глазах снова начало темнеть, а ноги будто стали ватными. Лоб, которого недавно касались его губы, покрылся испариной. Мужчина что-то сказал, но это было так далеко, и так невнятно…
Болезнь, на удивление, проходила не так тяжело, как я ожидала. Кашля почти не было, а жар… Жар я испытывала и во время описания воспоминаний и фантазий в своей книге. Поэтому, что из этого было болезнью, а что смущением – различить я не особо пыталась.
Ковыряя еду вилкой, я старалась не думать о произошедшем, чтобы не выдать себя излишней эмоциональностью. Всё же опыт общения с людьми у меня небольшой, из-за этого мысли, которые мелькали в голове, всегда отображались на моём лице. И в этом нет ничего хорошего, тем более если учитывать, что некоторые вещи, свидетелем которых я стала, были за гранью дозволенного.
– Семейство Катердайль пригласило нас на приём завтра вечером, – Аманда оглядела присутствующих, задержав особенно пристальный взгляд на мне. – Не думаю, что при твоём самочувствии это будет хорошей затеей. Поэтому лучше тебе остаться, Адель, ты уж прости.
Я чуть расстроенно кивнула. Наверное, она права. Хоть я и не особо плохо себя чувствую, но принимаю лекарства, как советовала старшая служанка. Лишний раз мёрзнуть и ухудшать состояние – не самая лучшая идея. Мои раздумья прервал голос Чарльза:
– Понимаю, что погода обещает быть лучше, но дороги по-прежнему размыты. Не опасно ли это?
– Дорогой, я устала находиться взаперти. Сезон дождей нагоняет на всех невыносимую грусть и тоску. Посмотри на Присцилу – ей бы не помешало увидеть светское общество. Совсем завяла здесь со своими страхами.
С тяжёлым вздохом он посмотрел на дочь, а та, казалось, даже слегка переигрывала, строя опечаленный вид.
– Ладно, можете ехать, только у меня не получится. Слишком много бумажной работы, некогда развлекаться.
Услышав это, я насмешливо приподняла уголки губ. Похоже, служанка вместе с ним работала не покладая рук. Чтобы не выдать себя ещё больше, я стала есть интенсивнее, полностью сконцентрировавшись на еде. Но, к сожалению, мою реакцию всё же уличили, акцентируя на ней внимание:
– Что-то не так? – я быстро окинула взглядом обращающегося ко мне брата и постаралась невинно улыбнуться:
– Просто задумалась. Как удивительно порой бывает, что подразумевая одно, люди имеют в виду совсем иное… – осознав, что аналогия была слишком явной, и другие это заметили, я невозмутимо продолжила: – Я о соусе к мясу. Он ведь сладковат, и, скорее всего, сначала его задумали десертом, а в итоге он стал дополнением к основному блюду.
Брат широко улыбнулся, посмотрев на меня так, словно видел насквозь:
– Прекрасное замечание, – он отпил из бокала, а я вновь принялась за еду, стараясь больше не усугублять своё положение. Вот же дьявол дёрнул за язык. Надеюсь, у меня получилось сгладить ситуацию.
После завтрака сестра быстро утащила меня за собой, вновь возлагая надежды на мой вкус. Впрочем, зная Присцилу, я больше склонялась к варианту, что ей хотелось показаться передо мной во всей красе. Похвастаться обилием украшений и дорогих нарядов. Благодаря её голубым глазам и белокурым волосам цвет платьев подходил любой. Да и фигура у неё была поистине изящной и утончённой, что совсем не удивительно при таких родителях.