Сезон тропических дождей
Шрифт:
Он погасил свет в спальне, спустился вниз, зашел в кухню.
Здесь пахло как в керосиновой лавке. Значит, вооружившись «флайтексом», дала свой последний бой ненавистным ей муравьям, маленьким, рыжим, свирепым агрессорам, которые проникали в дом через все щели, хозяйничали во всех комнатах, забирались в постели, даже в холодильник. Последний бой с муравьями — вроде бы прощальный дружеский жест в адрес мужа: видишь, я позаботилась даже об этом! Машинально открыл холодильник, сразу бросилась в глаза большая суповая кастрюля. В ней был куриный
«Не забудь бульон прокипятить! Здесь — Африка!»
Он озлился. Какая заботливость! Видите ли, волнуется — телеграмму ей в Москву пришли! И бульон приготовила, и вон на столе свежая скатерть, а в шкафу, конечно, стопка отутюженных рубашек. Все честь честью. Даже посочувствовала заранее его одиночеству в пустом доме, из которого упорхнула. Все благородно, все элегантно, все современно. У них там, в высоких научных сферах, только так и поступают: бьют под дых с дружеской улыбкой на устах: «Мы же в конце концов современные люди!» Мол, не суди ее строго — так все случилось. Судьба! Видите ли, она горюет!..
На кофейном столике забытая Ольгой пачка «Кента». Он бросил на нее жадный взгляд: закурить бы! Схватил пачку, повертел в руке, с досадой швырнул обратно на стол.
Антонов долго бесцельно слонялся по холлу.
На глаза ему попалась книга Генри Стэнли «В дебрях Африки». Месяц назад Антонов взял ее в посольской библиотеке для дела, а Ольга после восторженных рассказов Камова, вернувшегося из поездки по Асибии, вдруг заинтересовалась дневником Стэнли и, кажется, прочитала его до конца. Из книги торчала картонная закладка. Он раскрыл заложенную страницу, и ему бросилась в глаза подчеркнутая карандашом строка: «…А я где-то читал — и, несомненно, в ученых книгах, что Африка годится только для африканцев». Ах, вот в чем дело! Готовила свое бегство и теоретически!
Снова поднялся на второй этаж, толкнул балконную дверь, вышел наружу. Тускло и дымно светился огнями разомлевший в зное ночной город. Сухо шелестели пальмы в саду, подсвеченная электрическим заревом города, тянулась со стороны океана бесконечная череда драных торопливых облаков — каждый вечер эти низкие, нелепых очертаний облака мчатся с запада над его домом, и порой чудится, будто здесь, на земле, время завязло, обессилев в густоте зноя, и движется оно только там, над головой, вместе с облаками.
…Сейчас Ольга уже в Москве. Если самолет улетел вчера по расписанию, то в эти минуты она сидит за столом в их квартире на Метростроевской, и в окно гостиной виден купол Ивана Великого.
Он прошелся по балкону — балкон длинный, на всю протяженность дома. По утрам здесь хорошо делать зарядку и бегать от одной стены к другой. Конечно, лучше бегать в саду, но тотчас у ограды собираются любопытствующие: белый в трусах с волосатыми ногами скачет по саду, как козел! После зарядки он принимал душ, торопился на кухню и готовил завтрак для двоих, потом
Когда это было? Тысячу лет назад!
Антонов снова спустился вниз.
Что делать сейчас? И завтра, и послезавтра, и через год, через пять лет? На глаза попался брошенный на кресло портфель. Схватил его, со злой радостью вытряхнул содержимое. Ага! Маска для Гургена! Ага! Несессер, дорожные тапки, пижама. Кинжал! Кинжал и бусы! Такие красивые малахитовые бусы, заглядение! Поднял их, подержал в руках — каждая бусинка размером с вишенку — тяжелые! К вечернему платью пошли бы, к тому самому, что выписано из Лондона и нарочно забыто в шкафу.
Неожиданно для себя самого ринулся к двери, выскочил на крыльцо. Асибе и Диана стояли у ворот и глядели на пустынную улицу. За домами занимался рассвет.
— Друзья! — крикнул Антонов. — Зайдите ко мне!
Когда они переступили порог, Антонов протянул Диане малахитовые бусы, а Асибе туарегский кинжал.
— Это вам подарки к празднику.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
РАЗГОВОР В ОТКРЫТУЮ
31
Откуда-то из центральных стран Африки транзитом через Дагосу снова прибыли дипкурьеры: развозили почту по посольствам. Перед Дагосой были в Монго. Попутно захватили оттуда пакет с поздравительными открытками от соседей. Посол в Монго Юрий Петрович Пашкевич в таких делах педант: коллегам-соотечественникам в сопредельных странах непременно отправит поздравления по случаю каждого праздника и своих сотрудников обязывает к этому: «Внимание — знак воспитанности!», а в заграничных условиях внимание важно особенно, учитывая затерянность и обособленность маленьких советских колоний.
В Дагосе частенько забывали о таких мелочах. Кузовкин, досадуя на забывчивость, попытался на совещании оправдаться сам перед собой: «Пашкевичу хорошо! У него в стране ничего не происходит — только парады да балы. Вот и строчи себе на досуге открыточки. А мы здесь дело делаем».
Как и в прошлом году, пакет из Монго был солидным — поздравительные послания пришли для многих сотрудников. Получил и Антонов — от самого Пашкевича. Это было неожиданно и приятно.
— Больше ни от кого нет? — спросил он Клаву, разбиравшую почту.
— Увы! — Клава взглянула на Антонова с шутливым сожалением. — Забыли вас. Впрочем, нет, что я говорю! Не забыли! Верочка из канцелярии вспомнила. — Клава подняла лежащий на столе листок, помахала им. — Письмо мне прислала. Некоторым передает приветы. И вам в том числе…
«В том числе!» — это было обидно.
— Кстати! — сказала Клава уже другим, служебным голосом: — Вас Демушкин спрашивал, давно еще.
В этот раз Демушкин был мягок и предупредителен:
— Очень хорошо, что заглянули! — сказал он, приглашая Антонова присесть. — Правда, ждал вас еще утром.