Сфагнум
Шрифт:
— Просто пойми, Шульга, обычно машины стопят хиппи какие-то. Их если брать, то только чтобы отпиздить. А тут же видно: нормальным пацанам ехать надо.
— Ну, может, они тебя боятся, — пожал плечами Шульга, — а скорей всего просто западло. Вдруг ты семак там налузгаешь. Или воздух испоришь. А вообще — едут, о своем думают, а тут ты. На хуй ты им нужен?
Показался Хомяк с пивом. Он был похож на ребенка, которому купили воздушный шарик. Раздал приятелям бутылки, открыл свою зубами, забрызгав всех пеной с едким химическим запахом и присосался, энергично двигая кадыком.
— Теперь можно хоть до ночи тут загорать, — c удовольствием подытожил Хомяк.
— Вообще, к этому как раз идет, — хмыкнул Серый.
— Ниче! Сейчас рабочий день закончится, пойдет живей. Но если не словим ничего, придется ночевать тут, на круге, — обрисовал перспективу Шульга.
Из-за холма выплыла «копейка». Приятелям было лень подниматься, да и надежды никакой, но «Жигуль» сбросил скорость и, подпрыгивая на выбоинах первой полосы, как джонка на морских волнах, пристал к обочине прямо рядом с ними. Водитель, похожий на слегка опустившегося Клинта Иствуда, приоткрыл пассажирскую дверь:
— Вам куды, рэбята?
— В Октябрьский! — крикнули все трое, не веря удаче.
— Садитеся! — щербато улыбнулся Иствуд и поскреб поросшую редкими седыми волосами шею.
Оказавшись на заднем сиденьи, Хомяк первым делом обильно залил его пивом. «Не свинячь!» — грозно шепнул Шульга, который считал, что жить нужно по справедливости, хотя бы в малых вещах. «А чего он трогает, как Шумахер?» — нервным шепотком возразил ему Хомяк, которого в принципе невозможно было чем бы то ни было пристыдить. Шульга промакнул дерматин цвета советского гематогена собственным рукавом, смахнул остатки пива под ноги и понуро покачал головой: взял дед трех придурков на свою голову!
— Хацице самосада? — гостеприимно предложил дед и протянул приятелям трубку, сделанную из рога коровы, и газетный пакет со сморщенными коричневыми листиками.
— Очень хотим! — с энтузиазмом согласился Хомяк, у которого были свои представления о слове «самосад». Он быстренько забил дедову трубочку и поджег прикуривателем. Затянулся и закашлялся, наполнив «Жигуль» сизым дымом, по плотности соревновавшимся с утренним туманом.
— Еб твою! — ревел он обожженными легкими. — Это что, табак?
— Ага, табачок! — отозвался довольный дед.
— Не, дед, мы табак не курим! — протянул трубку обратно Хомяк, вытирая слезы. Его лицо приобрело тот редкий фиолетово-пурпурный оттенок, который имеют аквариумные рыбки из далеких африканских озер.
— Ну не курыце и добра! — спрятал трубку дед, который Хомяка не понял.
Доехали быстро: Иствуд галантно спросил, к кому они явились погостить, предполагая доставить прямо к калитке. Шульга универсально ответил, что они «с камволя», и это традиционно сняло все вопросы. Отыскав нужный пустырь, они решили устроиться на ночлег и начинать раскопки завтра: Хомяк предлагал наворовать на полях картошки, во дворах — дров, уйти за околицу и стать там импровизированным лагерем. «Лопаты есть, от местных отобьемся, если чо», — обосновал он свой сценарий. Шульга был более опытным в вопросах жизни полесской деревни: пройдясь по мертвой улице, он выбрал хату, стоящую на отшибе, снял щеколду, наложенную, как и в Буде, без замка, перекрестился на образа, чтобы не обижать покойников, и распределил спальные места. Устроились комфортно, только Серый, засыпая, жаловался, что от наволочки на его кровати «пахнет бабой». Шульга быстро развеял его романтические настроения, объяснив, что обладательница духов, которые вожделенно обонял Серый, уже лет десять как мертва.
Проснулись от вскрика Шульги — мальчишески-пронзительный вначале, он стыдливо поблек и обратился испуганной тишиной.
— Шульга, ты живой там? — нервно спросил Хомяк. Шульга ответил не сразу.
— Живой. Блядь. Приснится же такое.
На дальнейшие расспросы Шульга отмалчивался, и приятели никогда не узнали, что привиделось ему в то утро. Солнце было уже высоко, и они, распаковав инструмент, выдвинулись к месту раскопок.
— Большой день сегодня! — приговаривал Серый, который верил в то, что они обязательно откопают клад.
— Опять перемажемся, — ворчал Хомяк, который в то, что они клад откопают, не верил.
Шульга был молчалив и, видно, обдумывал приснившийся ему кошмар.
Самым сложным оказалось очистить площадку от кустов, травы и балок рухнувшей десятилетия назад крыши: чтобы поднять окаменевшее, вросшее в землю дерево, приходилось поднатуживаться всем троим.
— Ничего, пацаны! — утешал Шульга. — Работы много, зато видно, что не копался тут никто. Не место — целка!
Бревна получше, из которых была сложена верхняя часть дома, предприимчивые селяне давно растащили себе на сараи: исчез и тот кирпич, который можно было пустить в постройку. От таверны остались беспорядочные развалы битого щебня, сгнившего дерева и кафеля. Кое-где из земли поднимались обросшие мхом и травой фрагменты стен: по массивным кованным петлям, откопанным в одном из концов домины, приятели определили главный вход. По мнению Шульги, копать нужно было в противоположном от входа месте: кто же прячет собственные сбережения прямо у порога? Хомяк и Серый принялись хаотично заглубляться то тут, то там, забрасывая уже начатые ямы, если им казалось, что место бесперспективно. Сам Шульга, вооружившись лопатой, принялся окапывать внешние стены таверны: ему казалось, что предприимчивый хозяин мог спрятать свои сбережения вне кабака — на тот случай, если сам кабак решат сжечь благодарные посетители.
Через несколько часов Серый наткнулся на основание большого камина — печной трубы не сохранилось, зато в земле остался огромный зев с кованой решеткой. Фигурный кирпич был в нескольких местах покрыт лепленной вручную коричнево-черной плиткой. На массивных бляхах неровной формы был запечатлен всадник с мечом: глазурь, очищенная от земли, радужно переливалась на солнце. Выглядело все, как в музее, но Шульга поспешил заверить приятелей, что плитка не стоит ничего. Разозленный Хомяк раскрошил плитку лопатой, пока Серый поделился мыслями вслух:
— Жирно жили колхозники при царе. И зачем им Дзержинский революцию устроил?
Еще через какое-то время лопата Хомяка звякнула о стекло: он принялся шарить по земле руками и через какое-то время с пионерской улыбкой, смотревшейся чужеродно на его блатном лице, поднял увесистую бутыль литра на два. Бутыль была выдута из толстого темно-синего стекла.
— Как думаете, там — золотые? — спросил он, пытаясь вытряхнуть из бутыли землю.
— Скорей всего тут был вайн, — разочаровал его Шульга, — но есть шанс, что не вайн, а сладкая водка.
Не веря приятелю, Хомяк аккуратно тюкнул бутыль об остатки каменного фундамента — та пошла трещинами и рассыпалась в руках. Внутри была спрессованная земля с несколькими ленивыми червяками. Серый, зарывшись вглубь на полметра, обнаружил несколько массивных досок, отполированных до лакового блеска.
— Что это? — позвал он Шульгу.
— Может, лавка, — пожал тот плечами, — а может и прилавок. Или пол. Хотя пол тут скорей всего земляной был.
Серый завороженно присел на землю.