Сфагнум
Шрифт:
— Нет, вы не правы, баба Люба, — мягко остановил ее Шульга. — Мы, наверное, о разных людях говорим. Там другая ситуация: он — алкаш, унижает ее, вы б знали, что только с ней делает. А она — ангел, терпит молча. Плюс на ней все хозяйство.
— Дык друг эты ваш с ей астался? Вой-вой! — запричитала баба Люба. Она перекрестилась сложным крестом: помимо четырех привычных точек, к которым прикасаются при наложении крестного знамения, она ткнула собранной в щепоть ладонью в свои губы, плечи, щеки и бедра.
— Главное, што б он с ей не любился, — сказала она строго. — Если не выдзержит, если ана ево заташчыт пад адзеялы, усе — не спасем вашэва прыяцеля.
— У него презерватив есть, — криво усмехнулся Хомяк.
— Ты полыбься яшчо! — передразнила его баба Люба. — Вы не у горадзе! Тут вас анальгин не спасет!
Причитая, она вышла из хаты.
Глава 14
Глусский райисполком располагался на главной площади города Глуска рядом с пугающе-непонятным плакатом «Биоразнообразие — это наша жизнь». Плакат изображал шагающего по полю аиста, брезгливо несущего в клюве лягушку. Семантика плаката была настолько широка и туманна, настолько легко обратима как в области, связанные с борьбой с врагами (лягушка), так и в темы, завязанные на продолжение рода и жизни на Земле (аист), что хулиганы боялись осквернять плакат, а заезжие любители граффити предпочитали покрывать тэгами заборы и административные здания. На третьем этаже Глусского райисполкома находился кабинет председателя, украшенный китайским искусственным камином с подсветкой из рубиново-красных лампочек. Стены кабинета были отягощены тремя помещенными в рамки грамотами победителя районного конкурса «За духовное возрождение», живописным полотном, изображающим красоту глусского края в гуаши, пол — украшен роскошным ковром с государственным гербом. Кроме того тут находился массивный офисный стол и коллекция вересковых трубок, которые никогда не разжигались, но призваны были подчеркнуть глубокомыслие хозяина кабинета. Был тут и пенополистироловый глобус, вмещавший до шести бутылок виски.
В кабинете председателя Глусского райисполкома сидели председатель Глусского райисполкома Петриков и председатель Глусского совета депутатов Степаненя. Они были погружены в задумчивость, возможно — оттого, что только что ознакомились с содержимым глобуса-бара.
— У цибя, Симен, памидоры не чырнеют? — спросил председатель исполкома у председателя совета депутатов.
— Не чырнеют, — ответил собеседник.
— А у меня чырнеют.
— Плоха.
— Ясна, што плоха. Ано на вкусавых качыствах не атражается, но некрасива. На стол не паставиш.
— А дзе чырнеют?
— Сьнизу. Сьверху нармальные, зиленые. А сьнизу чорные.
— А ты пырскау?
— Неа, не пырскау.
— Я у тым годзе тожа не пырскау, — развел руками Семен. — И у меня пачырнели. А у этым папырскау и не пачырнели. Нада пырскаць.
— А как ты пырскаеш?
— Бяру вядро, дзихлафос разважу и з веникам па радам иду. Веник у вядро макаю и пырскаю.
— И памагае?
— Ну гавару ж цибе, не пачырнели.
— А ничыво, што дзихлафосам? Это ж химия.
— Дык дзихлафос эта не нитраты какие-нибудзь. Это натуральная химия. Ана дажэ палезна для жылудка и двенаццатиперстнай кишки.
В кабинет заглянула секретарь председателя Глусского исполкома Верочка. Верочке было 60 лет.
— Не сичас! — разозлился Петриков. — Заняты. Чай зьделай. Ему не понравилось, что Верочка не постучалась, и Верочка это поняла: за тридцать лет совместной работы с Петриковым она научилась улавливать самые тонкие нюансы в его настроении.
— Глядзи, Симен, што мне камерсанты прэзентавали, — улыбнулся Петриков Степанене и достал IPhone 4G.
— Так а што тут такова? — спросил Семен. — У меня тожэ телефон есьць.
— Не, ты глядзи.
Петриков запустил на телефоне игровое приложение «FishingPro». На экране появились пруд и удочка.
— Во, сначала нада забросиць, — Петриков взмахнул телефоном, проследив, чтобы леска с наживкой упала далеко от берега, — типер ждем. Инагда нада нармальна падаждаць. Как в жизни. Можа, яшчэ па пяць капель? Степаненя покачал головой:
— Хватит. Сичас жэ не праздник. У Петрикова клюнуло.
— О, глядзи, павило! Сматры, тилефон весь вибрируе! На, патрогай!
Петриков дал собеседнику потрогать трубку. Та действительно вибрировала.
— Шчас нада ташчыць. Вот, тут катушка как будта. Ставиш палец на яе и круциш. Круциш, нада быстра-быстра!
Председатель исполкома скорчился с телефоном в руках, вырисовывая пальцами окружность на экране. Воротник его рубашки сбился, галстук съехал.
— Сарвалась, чорт! Надо была рэжчэ круциць! — разочарованно сказал Петриков. — Нада сказаць камерсантам, штоб ани перадзелали телефон. Штоб не срывалась.
— А у чом смысл этава? — спросил председатель районного совета депутатов у председателя районного исполкома.
— Как у чом? Рыбу вытаскиваць.
— А зачэм цибе рыба? Цибе, штоли, есьць нечыва?
— Не, эта для инцирэса.
— Какой тут инцирэс? Вот если б тут бабу голую паказывали, если выиграеш.
— Это идзея! Нада камерсантам сказаць, штобы перадзелали. Штобы баба голая паказывалась. И штоб рыба не срывалась.
Председатель райисполкома взял карандаш и записал что-то в планере. В дверь постучались.
— Што там? — властно спросил хозяин кабинета.
— Можно? — заглянула Верочка.
— Можна, — кивнул Петриков.
Зашла Верочка с подносом, на котором стояли две чашки, чайник, сахарница, блюдце с вареньем. Чашки были украшены большими алыми цветами и выглядели недостаточно государственно.
— Может, уже Выхухолева позвать? — спросила Верочка, подавая чай.
— А дауно сидит? — спросил хозяин Верочки.
— Полчаса где-то.
— Ладна, зави.
Вошел Выхухолев. Он выглядел перепуганным. Его впервые позвали в этот кабинет. До этого он встречался с Петриковым и Степаненей исключительно в неформальных условиях, обеспечивая порядок во время их отдыха на природе. Роль Выхухолева обычно сводилась к тому, чтобы перекрыть въезд в лес, стать на входе в охотничий домик, никого не впускать, ну и иногда поджарить шашлычка, если повара попросили жалобно спеть «Ой, то не вечер, то не вечер».
— Ну што, Выхухалеу? — спросил Петриков.
— А что? — еще больше испугался милиционер.
— Вот ты нам раскажы, што? — напустил еще больше серьезности на себя Петриков.
— Все под контролем, — вежливо сказал Выхухолев. Подумав, он предупредительно переспросил: — Ведь все под контролем?
— Чэпэ у цебя, Выхухалеу, — покачал головой Петриков.
— Какое ЧП? — побледнел Выхухолев.
— Чалавека убили. Непарадак.
— Ну, это не ЧП, это рабочий момент, — ноги Выхухолева мелко затряслись. Больше всего он боялся, что сейчас его спросят о лежащих дома в холодильнике долларах, и он начал продумывать, как будет защищаться. Версии, объясняющие доллары в холодильнике, в голову не шли, спотыкаясь о неожиданно пришедшее воспоминание, что он забыл поставить размораживаться говядину на ужин.