Сфагнум
Шрифт:
— Во время войны тоже были такие, которые с немцами, — шало водил головой по сторонам Серый, — учились у них. Потом ходили с повязками на руках. Знаешь, как их звали? Ну? Знаешь? По-ли-цаи! Ты полицай, вот ты кто! Полицай!
— Ну все, уймись! — погладил приятеля по голове Шульга.
Вайчик пошел прочь из аудитории, но остановился в дверях. Он хотел сказать что-нибудь, что обобщило бы пережитый опыт, что-нибудь глобальное, способное раскрыть странным гостям глаза на окружающую действительность и помочь осознать сразу все их заблуждения. Но, обернувшись, он только покачал головой и проронил:
— Ну вы и долбоебы!
Глава 13
— Дайте нам две, нет, лучше три лопаты, — Серый пытался
— Топор всегда нужен, — заявил Хомяк.
Серого осенило, что нужно взять еще сумку, куда можно было бы положить найденный клад после того, как клад будет найден.
— И пакет целлофановый. Непрозрачный. Во, да, можно этот, белый, «Глуску 1025 лет».
Шульга в покупке лопат не участвовал: он восхищенно ходил по секции универмага «Универмаг», в которой продавалась одежда. Собственно, отделений в универмаге «Универмаг» было всего два: платяное, где жители района могли приобрести себе наряд на свадьбу, и хозяйственное, где продавались лопаты, уступы, грабли и другой садовый инвентарь. Осмотр универмага «Универмаг» в Глуске создавал впечатление, что жители Глуского района только тем и занимаются, что женятся и шарят по земле граблями.
— А зачэм вам, рэбята, тры лопаты? — спросила женщина-продавец. Она была затянута в синий халат, который выгодно подчеркивал ее грудь, но ниже, там, где грудь должна была бы закончиться, шел до земли с расширением, как будто продавец имела форму трапеции.
— Надо, — сказал Серый.
— Дык я панимаю, што нада. А зачэм?
— Копать.
— Копать адной лапаты хватит. Зачэм тры?
— Так а что, дефицит? — спросил Хомяк из-за спины Серого. — Безобразие! Лопат не продают!
— Не, мне проста нада знать, зачэм вам столька. Тры лапаты!
— Женщина, ну нужно нам, понимаете, — увещевал ее Серый.
— Не магу прадать, — наотрез отказалась женщина. — У нас, можэт, инструкция!
Шульга тем временем рассматривал ассортимент галстуков. Они были пестры и полосаты, от их расцветок рябило в глазах и начинал нехорошо тяжелеть затылок. Что самое удивительное, одежда тут была преимущественно китайская, но, при внимательном осмотре, она оставляла глубоко советское впечатление, как будто хитрые азиаты смогли нащупать самый нерв той эстетики, в которой была воспитана целевая группа этой страны.
— Так вы продадите или нет? — настаивал на своем Серый. Он не умел давить на женщин.
— Не прадам! Пришли тут какие-то, тры лапаты им! Вот это берыце, а лапаты не дам!
Она положила на прилавок завернутый в промасленный картон топор. Хомяк на всякий случай уцепился в него — вдруг женщина и насчет топора передумает.
— Давайте мы, может, заплатим больше, — начал уговаривать женщину Серый.
— А мне патом абъяснительные пишы? Пачэму я вам тры лапаты продала?
— Ну, давайте так, — предложил он, — вот я возьму одну лопату, он — тоже одну, да еще этот, который среди одежи сейчас топчется, себе одну возьмет. Получится не три лопаты, а одна в руки.
— Не прадам! — упрямилась женщина.
— Шуля, иди сюда! — крикнул Хомяк. — Помоги!
— Что такое? — подошел Шульга.
— Не хочет лопат продавать, — объяснил Серый.
— Зачэм вам тры лапаты? — спросила женщина теперь у Шульги.
— Тетечка, мы с камволя, — вспомнил он слово, произнесенное водителем автобуса.
— А, дык вы б сразу сказали, што з камволя, — расцвела продавщица, — а то ж я не пазнала. Мала ли хто тут ходзит, лапаты просит. Можа, бандиты какие.
— Не, тетя, мы не бандиты. Мы — бывшие пионеры, — привычно сказал Шульга.
Женщина уже заворачивала лопаты в бумагу. Серый показал Шульге большой палец, а Хомяк завистливо фыркнул.
Местные жители, уже успевшие разговеться и заглушить утреннюю болезнь, с охотой объяснили приятелям, что поселок Октябрьский, он же Барабули до революции, располагался в двадцати пяти километрах от Глуска. И поскольку он стоял на заброшенной железнодорожной ветке, по которой уже десять лет как не ходили поезда, автобусов к нему не было, так как нормальному человеку из Глуска в Октябрьский ехать было незачем. На вопрос: «Как добраться?» — самые успешно заглушившие утреннюю болезнь пьяненько смеялись и предлагали брать такси, те же, кто был пока еще относительно трезв, собранно рекомендовали идти пешком либо брать попутку «с круга». До «круга» — многополосной развязки, которая смотрелась чудно на выезде из Глуска, отмирающего, как жабры у вышедшего из воды земноводного, пришлось идти три километра по остаткам асфальтной дороги, мимо памятников пионерам-героям и могил неизвестных солдат. Хотелось пить. Хомяк ныл и клянчил пива. В киоске «Соки. Воды. Шашлык», украшенном поедающим шаверму Микки-Маусом, друзья купили Хомяку мороженого. Со дворов на них лаяли собаки. Все колодцы были спрятаны за заборами, из допотопной колонки, найденной на половине пути до круга, шла ржавая струйка, пахнущая бинтами. Можно было подумать, что вода со временем тоже ржавеет, как железо. Было пыльно, как будто в городке когда-то был хозяин, протиравший все вокруг влажной тряпкой, да то ли запил, то ли просто ушел, так что пыль медленно оседала — на деревьях, дороге, домах, людях. Дойдя до круга, уселись на холме, возвышающемся над дорогой, и стали ждать машину, как рыбак ждет поклевки. Солнце, отражаясь от асфальта, рождало на горизонте фата-морганы, казалось, что там только что прошел дождь и стоят огромные лужи. Машин не было.
— Как насчет такси взять? — спросил Серый.
— Где ты в Глуске такси видел? — отмахнулся Шульга. — Оно, может, и есть где-то. Одно на весь город. Стоит в гараже, пятницы ждет, когда свадьба и молодых в ЗАГС надо везти.
На круг, бренча костями, вылетела старая «БМВ». Хомяк, сидевший ближе всего к обочине, вскочил и вскинул руку. «БМВ» прошла мимо не только не остановившись, но еще и показательно прибавив скорости. Клубы черного дыма, которые она оставила после себя, навели на мысль, что «БМВ» подбили враги и ей теперь надо дотянуть до своего аэродрома. Через пятнадцать минут показалась «Ауди», которая двигалась медленней, а потому встречать ее вышли уже все трое. Хомяк прилизал соломенные волосы. Серый изобразил на губах приветливую улыбку. Выглядело это жутковато. Водитель помахал приятелям рукой, как будто они искали общения, но не остановился.
— Один сидел! — злобно прошипел Хомяк.
Следующей машины ждали больше часа. Она долго томила то нараставшим, то затихавшим звуком двигателя, а когда наконец появилась, приятелей постигло разочарование: шла она не из Глуска в Октябрьский, а наоборот.
— Плотно застряли, — прокомментировал происходящее Хомяк.
Была еще «Мазда» с минскими номерами — сидевшая за ее рулем девушка так вцепилась глазами в дорогу, что, кажется, просто не заметила машущую руками с обочины троицу. После обеда проехал тяжелый «Лэнд Крузер» — у водителя было государственное лицо, и парни не решились его стопить. Потом прогрохотал самосвал с землей, — вся кабина была занята смуглыми людьми, лица которых заставили подумать, что едут они не иначе как с камволя. На четвертом часу ожидания Хомяка послали за пивом. Приятели нашли тенек у корявой груши и улеглись на траве. Снова на круг выехала «БМВ», теперь — побольше и пожирней. Она была похожа на лосося, который прибыл из сытых и спокойных вод тихого океана в стрёмную пресную водицу славянских рек с тем, чтобы отнерестится и погибнуть от лап медведя. Серый хмуро поднял руку, водитель так же хмуро покачал головой.
— Слышь, а чего они не останавливаются? — поинтересовался Серый у Шульги.
— Ну ясно чего. Ты бы остановился?
— Не знаю. А че, западло, что ли? На бензин мы бы дали.
— Ну, скажем так. Вот ты за все время, что права у тебя есть, хоть раз кого подобрал?
Серый подумал.
— Не, не подобрал.
Эта мысль — о том, что он сейчас находится в таком же затруднительном положении, в котором находились люди, мимо которых он много раз равнодушно проезжал, слушая Михаила Круга, взволновала его.