Сфера-17
Шрифт:
«Нет, – подумал он, внутренне улыбаясь, зная, что Эрвин услышит. – Вовсе нет, завтра, послезавтра, три недели на «Тропике» и сколько угодно ещё…» В груди что-то слабо и сладко болело от предвкушения счастья. Эрвин перевёл дыхание и разжал объятия, и тогда Николас повернулся к нему, положил руки на плечи и заглянул наконец в лицо.
Чёрные глаза Эрвина были обжигающе горячими. Встретив взгляд Николаса, он сглотнул и облизнул губы. Николас улыбнулся, обхватил ладонями стриженую его голову и поцеловал его – крепко, по-настоящему.
Целоваться Фрайманн не умел.
«Двенадцатилетний мальчик, – вспомнил
Когда они оторвались друг от друга, уже совсем рассвело. Облака разошлись, небо было высоким и светлым.
Эрвин смотрел широко раскрытыми глазами. Сейчас Николас впервые различал в них радужку и зрачок. Он отстранился и улыбнулся, мысленно повторив: «Сколько угодно ещё».
– Ник, – тихо сказал Эрвин, голос его дрогнул, – Я тебя…
– Не надо говорить, – попросил Николас и снова обнял его, прижался, чтобы шепнуть на ухо, – Я тоже.
Три недели без связи с миром на старом, но всё ещё роскошном круизном лайнере, в единственном номере суперлюкс, потолок которого можно было превратить в зеркало… В сущности, три недели на огромной, как стадион, кровати, с перерывами на еду и душ.
Лучший отпуск в моей жизни.
Сказать честно, я терпеть не могу космос и боюсь летать. Но на борту «Тропика» у меня совершенно не было времени об этом задумываться.
Мы с Эрвином не могли оторваться друг от друга. Я стал его первым любовником, он – моим лучшим. У меня никогда в жизни не было такого секса. Я не верил, что так бывает. Собственно, я был прав: немного позже Эрвин признался, что самым непочтительным образом применял на мне кое-какие элементы ки. Я ответил, что очень хочу освоить эту систему, он улыбнулся, напомнил, что уже предлагал раньше, и опрокинул меня на постель…
– Ки, – сказал он, устроившись сверху, – позволяет в бою обманывать врага, поступать не так, как он ждёт. А я делаю наоборот – именно то, чего ты хочешь.
– Угадываешь желания?
– Да.
Я притянул его к себе и поцеловал. Эрвин поймал мои запястья, заставил перекрестить над головой и прижал одной рукой – пальцы у него были железные. Свободная рука легла мне на шею, я закрыл глаза и почувствовал веками дыхание Эрвина. Он целовал меня в уголки глаз, не давая шевельнуться под ним, придерживая за шею… Знал, что скоро я начну извиваться, дрожать и просить. Он сводил меня с ума.
Забавно: когда-то я считал, что мне нравится грубость. Накачанные тела, чёрная кожа, цепи, вся эта фальшивая атрибутика мужественности. Возможно, положение переменилось, когда один из таких могучих парней сбежал от меня, едва почуяв опасность; возможно, позже, во время Гражданской, или с первым подписанным приговором… Мне не выпадало случая узнать. Но Эрвин, по-настоящему сильный и опасный человек, был нежным. Настолько осторожным, что это доходило до робости – и как же мне это нравилось… Может, дело было в том, что он по-настоящему меня любил.
Однажды мы попробовали заняться сексом в энергообмене. Больше не повторяли, потому что для меня это оказалось немного слишком, но ощущения я запомнил на всю жизнь. Это было упоительно, невероятно прекрасно: прикасаться к чужой любви и знать, что она твоя… Очень романтично. Правда, потом, когда контакт закончился, я чувствовал себя так, будто меня разобрали на части и разложили по разным углам комнаты. Я лежал с вытаращенными глазами, потихоньку собирал себя обратно и не слышал, что говорит мне Эрвин. Он что-то говорил, целовал меня в плечи и спину и говорил – тихо, непривычно быстро, словно признавался в чём-то… Потом мы уснули, а наутро я не стал расспрашивать. Я решил вообще не интересоваться у него, как он ухитрился дожить до своих лет в полном одиночестве. Теперь всё изменилось, вопрос был закрыт.
Эрвин сам сказал, чуть позже. Не впрямую, но мне хватило.
Мы разговаривали о чём-то, Эрвин курил – мне нравилось, когда он курил в постели, – и я сказал в шутку, что мастер ки должен был с самого начала видеть меня насквозь.
– Да, – сказал Эрвин, – так и было. Не с самого начала, но почти. Когда ты стоял у стены и требовал, чтобы я тебя к ней прижал, я чуть умом не подвинулся.
Я рассмеялся и спросил:
– А почему не прижал? Субординация мешала?
Эрвин моргнул.
– Нет, – ответил он серьёзно. – Я не верил, что понимаю правильно. Ты тоже не верил, и из-за этого я окончательно во всём запутался. После того как ты ушёл, я до вечера бегал по полосе препятствий.
Я уткнулся лицом в подушку, чтобы не захохотать в голос.
– А что? – удивился Эрвин. – Хороший способ, когда нужно не сомневаться и вообще не чувствовать. Меня в детстве научили.
– В патронатной семье?
– Да.
– Эрвин, они тебя любили?
– Наверное.
Я хотел спросить, считали ли они его своим сыном, и как часто ему нужно было «не чувствовать», но вовремя замолчал. За приёмных детей хорошо платят, в больших городах их порой берут как работу, а за отказ от ребёнка следуют санкции… Эрвину ещё повезло. Из таких семей подростки отправляются в больницу, тюрьму или петлю. Он выбрал лучший вариант – армию.
– А энергообмен, – спросил я вместо этого, – ты затеял, чтобы убедиться?
– Нет, – ответил Эрвин, – я хотел тебе помочь. Но я знал, что бывает при прямом эмоциональном контакте. И я хотел…
– Чего?
– Признаться.
Он смолк, потом посмотрел на меня и растерянно моргнул. Я хотел сказать, что люблю его, но не сказал. Отобрал у него сигару, затушил её и поцеловал его в пахнущие вишней и табаком губы. Эрвин обнял меня и закрыл глаза.
…Он быстро учился. Вскоре мне уже не верилось, что тот самый Эрвин, который заставляет меня кусать подушку и расцарапывать ему руки в кровь, в первый раз вёл себя как школьник – и очень напуганный школьник.
Я сидел у него на коленях и расстёгивал на нём китель. Почему-то я запомнил, как сверкали форменные пуговицы и бляха ремня. Эрвин смотрел на меня жаркими огненно-чёрными глазами, замерев, напрягшись, – так, будто безумно хотел ко мне прикоснуться, но кто-то это ему запрещал. Он не решался даже обнять меня, только позволял мне делать всё, что вздумается. Я поцеловал его в шею, прикусил мочку уха и положил его руки себе на бёдра. Пальцы у него были жёсткие и неуверенные, неумелые. Я погладил его по стриженой голове, и Эрвин закрыл глаза с видом растерянным и послушным…