Сфера: Один в поле воин
Шрифт:
— Прошу, прекратите! Зачем вы это делаете? Прошу, прекратите! Остановитесь, стойте, умоляю, прошу, помилуйте, — вопил мужчина, кисти которого посинели и вздулись от множества гематом.
— Греби и смотри не выпусти черпаки или я тебя на куски изрублю, — обнажая лезвие меча, процедил я сквозь зубы.
* * *
Лицо Арчибальда вновь покраснело и покрылось крупными каплями пота. Он тяжело дышал, кривился и сдавленно стонал при каждом взмахе руки, хотя приступил к делу совсем недавно. Стоя на дне лодки на коленях, мужчина уже не мог грести двумя руками, как раньше. Он делал несколько движений с одной стороны лодки, потом приклонялся к другому борту и загребал второй рукой. Силы пленника были на исходе. Его движения
Вместо легкой прогулки с ветерком, плаванье по реке на неповоротливой рыбацкой лодке превратилось в настоящее испытание. Управлять лодкой без весел и при этом поддерживать более-менее приемлемую скорость движения оказалось очень тяжело. Мои грудные мышцы, мышцы рук и спины отзывались ноющей болью уже после двух часов интенсивной гребли. А к вечеру каждая мышца моего тела горела огнем, руки просто отваливались, а мантия в десятый раз насквозь промокла от пота. Я даже покрывшимися мозолями пальцами шевелил с трудом. Хотелось просто лечь на дно лодки и спокойно умереть — так плохо я себя чувствовал.
Я почти не сомневался, что мой пленник ощущал себя еще хуже, ведь греб он намного больше меня. Кроме усталости к его неприятным ощущениям добавилась боль от ссадин и гематом, густо усеивающих сейчас его ноги, руки и голову. Барон отказывался по хорошему вернуться в реальность. Он трижды забывался, проявлял неповиновение и намеренно выпустил из руки один из черпаков. Пришлось предельно жёстко объяснить ему, что я не шучу. Или он делает то, что я говорю или тут же получает по хлебалу.
Я бы не стал так сильно усердствовать, если бы не стояла острая необходимость добраться в родовые владения до темноты. Ночью в незнакомой местности будет крайне сложно ориентироваться, не то, что устроить комфортный ночлег. Я ведь даже примерно не знал, что собой представляют мои владения и усадьба. Насколько она большая, и как далеко сама постройка располагается от реки. Может, это простой древесный сруб без внутреннего деления на комнаты, окруженный частоколом. Что я буду в нём делать ночью, оказавшись один на один с пленником, без спальных принадлежностей и огнива, с помощью которого можно было развести костер, сделать факелы и тщательно осмотреть все темные уголки помещения? Что делать, если там уже обосновались бандиты или устроили логово монстры?
Короче, бродить впотьмах непонятно где, рискуя угодить в охотничий капкан, попасть в засаду бандитов или в пасть хищникам совсем не хотелось, поэтому я греб как сумасшедший и также заставлял грести своего пленника, пока отдыхал сам. Надо было признать, что Арчибальд потрудился на славу. С нас по десять потов сошло прежде, чем башни Кинвальского замка замаячили на горизонте.
И вот тут возникла дилемма. Несмотря на все наши старания, мы прибыли в Кинвал намного позже, чем я рассчитывал. Лодка плыла намного медленней скачущей галопом двойки лошадей. Солнце уже опустилось за верхушки деревьев. Небосвод стремительно серел и через минут тридцать окружающий мир мог погрузиться в непроглядную тьму. К усадьбе мы уже никак не успевали. А от одной мысли, что придется грести еще как минимум четыре часа, я плюнул на всё и, что было сил, погреб к другому берегу реки. Туда, где располагался город. «Какая в жопу родовая усадьба? Какая самоизоляция ради безопасности людей? Срать мне на всех, кроме Виолетты! Я хочу лишь смыть с себя пот и прилечь на мягкую постель», — думал я в этот момент.
Арчибальда был просто счастлив, поняв, что мы идем к берегу. Мучения с греблей закончились. Он заметно оживился, когда я снова обездвижил его, чтобы связать руки перед выходом на сушу. Когда силы на исходе, каждый момент отдыха воспринимается, как повод для радости. Правда, его сияющее выражение лица тут же омрачилось, когда я приказал ему нести тяжелые доспехи.
Уставшие и голодные, в сгущающихся сумерках, мы прошли сквозь прибрежный кустарник и углубились в лес. Спустя примерно двадцать минут мы вышли на уже знакомую мне лесную дорогу, соединяющую Кинвал с северными провинциями Гринвальда. В моих руках был лишь узелок с одеждой и меч в ножнах, но даже
Нагруженный Арчибальд шёл чуть впереди, я плелся сзади, и каждый думал о своём. Я о том, что скоро лес закончится, появится спасительный город, а там ужин, постель и долгожданный отдых. Мужчина лихорадочно думал о том, как выгодней выторговать свою свободу. Момента выхода из леса пришлось ждать еще полчаса. Тем временем солнце окончательно скрылось за горизонт и стало смеркаться. Под густой кроной деревьев ночь особенно темна, поэтому окончание лесной дороги выглядело, как светлое пятно в конце тоннеля.
Вынырнув из леса, дорога разделилась. Одна ветвь вела к замку на холме, вторая к городу. Настал момент истины. Тащить пленника в город я не мог, но и просто отпустить тоже. После тех п*здюлей, что я выписал Его Милости, надеяться, что мы разойдемся мирно, было наивно. На словах Арчибальд может пообещать что угодно, но я был уверен — как только мы разойдемся и он окажется в безопасности, тут же соберет отряд наёмных убийц, чтобы поквитаться.
Нужно было окончательно прояснить наши отношения. Если Арчибальд фон Райль не готов отказаться от всех своих претензий и сотрудничать на моих условиях, я просто убью его и прикопаю тут же в поле «зыбучим песком». Легче устранить несговорчивого и мстительного врага, чем всё время трястись, ожидая ответного удара. Чтобы мои аргументы в разговоре звучали убедительней, я очередной раз кастонул на Арчибальда «замедление» и демонстративно обнажил меч.
Повалившийся на землю лицом вперед, пленник по инерции перекатился с кучи снаряжения на спину. Заметив в моих руках оголенное лезвие меча, мужчина испугался и залепетал:
— Стойте! Прошу вас, остановитесь! Вы же обещали! Вы обещали сохранить мне жизнь!
— Я так и не получил то, чего хотел, — не парясь, что говорю от мужского лица, сказал я.
— Что? Чего вы желаете, только скажите мне и я сделаю всё, что в моих силах! — выставив вперед ладони, воскликнул мужчина, когда я навис над ним, угрожая нанести рубящий удар.
«А в этом есть что-то мерзко-приятное», — подметил я. Играть с жертвой, вызывать у неё ужас, и заставлять умолять и клясться, давая крохотную надежду на спасение — совсем новое и незнакомое мне переживание. Возникло неожиданное упоение собственной властью и могуществом. Бррр. Откуда во мне взялась эта мерзость или она всегда жила во мне и таилась до поры? Очень странно. Внизу живота зародилось и поднялось к груди сладкое и одновременно гадливое самодовольство. Да уж, а власть, даже в малых дозах действительно развращает. Очень сомнительное, низменное, но бесспорно приятное чувство полной власти одурманивало ум. Я решил выбить из врага признание своей вины или очень щедрого предложения. Вдруг, он откроет мне свой тайник с сокровищами, находящийся за пределами замка.
— Я не услышал сумму выкупа, которую ты готов заплатить за свою жалкую жизнь. Если она меня не устроит, пеняй на себя.
— Я заплачу, заплачу столько, сколько вы скажете.
Я решил немного поиздеваться и назвал цифру в тысячу орихалковых монет.
— Что! — испуганно взвизгнул мужчина, — помилуйте, я в жизни таких денег не видал. Может у Его Величества Фердинанда Третьего или Его Светлости, Герцога Гринвальда, Альбрехта Кана и найдутся подобные сокровища, но уж точно не у меня! Я сын самого обычного барона. Наша провинция самая маленькая и бедная во всём Латоре. Наш доход составляет не более ста тысяч серебра в год. И то, у меня нет этих денег, я получу их лишь в конце года, когда за шкуры, алхимические травы и древесину, что мы поставляем в Королевство Пон и Восточное Герцогство, с нами рассчитается торговая гильдия. Молю, назовите другую сумму выкупа. Тысяча орихалковых монет — это же десять миллионов серебром, мне в жизни не собрать такую сумму.