Сфера
Шрифт:
Мэй над этим поразмыслила, но взболтанный рислингом мозг тормозил и залипал. Расшифровать реплику Фрэнсиса или его намерения не удавалось, и Мэй плюнула.
– По-моему, ты странный, – сказала она.
– У меня нету родителей, – ответил он. – Это меня хоть чуть-чуть оправдывает? – Затем, сообразив, что болтает лихорадочно и чересчур, прибавил: – Ты не пьешь.
Ладно, его детство опустим.
– Я всё, – сказала Мэй. – Накрыло уже по полной.
– Прости, пожалуйста. У меня иногда слова путаются. Мне лучше, если я на таких тусовках молчу.
– Ты ужасно странный, – повторила Мэй очень серьезно. Ей двадцать четыре, и она таких никогда не встречала. Это ведь, пьяно подумала она, доказательство Бога, так? За свою жизнь она столкнулась с тысячами людей, и среди них столько похожих, столько бесследных, а тут этот человек, новый и чудной, и говорит чудно. Что ни день, ученые открывают новые виды лягушек или кувшинок, и это тоже как будто доказывает, что есть некий божественный лицедей, небесный изобретатель, который дарит нам новые игрушки, прячет их, но прячет плохо, там, где мы можем на них наткнуться. И этот Фрэнсис – он совсем ни на что не похожий, какая-то новая лягушка. Мэй повернулась к нему, подумывая его поцеловать.
Но Фрэнсис был занят. Одной рукой он вытряхивал песок из туфли. С другой, кажется, скусывал целый ноготь.
Греза погасла, Мэй подумала про дом и постель.
– А как все добираются до дома? – спросила она.
Фрэнсис поглядел на месилово внизу – люди, похоже, пытались изобразить пирамиду.
– Ну, есть, конечно, общага. Но там наверняка уже все занято. И всегда автобусы ходят. Тебе, наверное, говорили. – Он махнул бутылкой на главные ворота, и Мэй разглядела крыши мини-автобусов, которые видела утром по дороге сюда. – Компания по любому поводу анализирует затраты. И если один сотрудник переутомится – или, как сейчас, перепьет – и сядет за руль… короче, в долгосрочной перспективе дешевле автобусы пустить. Только не говори, что ты тут не ради автобусов. Офигительные автобусы. Внутри как яхты. Каюты, дерево, стояки такие…
– Стояки? Стояки? – Мэй пихнула его в плечо, понимая, что флиртует, понимая, что это идиотизм – флиртовать с другим сфероидом в первый же вечер, идиотизм в первый же вечер так напиваться. Но она все это делала и была довольна.
К ним плыла чья-то фигура. Мэй наблюдала с тупым любопытством и сначала разглядела, что фигура женская. А потом – что приближается Энни.
– Этот человек тебе докучает? – спросила та.
Фрэнсис поспешно отодвинулся от Мэй и спрятал бутылку за спину. Энни рассмеялась:
– Ты чего заметался, Фрэнсис?
– Извини. Мне показалось, ты что-то другое сказала.
– Уй-я. Совесть загрызла! Я видела, как Мэй бьет тебя в плечо, и пошутила. А тебе есть в чем каяться? Ты что задумал, Фрэнсис Гарбанцо?
– Гаравента.
– Ну да. Я знаю, как твоя фамилия. Фрэнсис, – сказала Энни, неловко плюхнувшись между ними, – я, твоя досточтимая коллега, а также твой друг, вынуждена кое о чем тебя попросить. Можно?
– Конечно.
– Хорошо. Позволь мне побыть с Мэй наедине? Мне необходимо поцеловать ее в губы.
Фрэнсис рассмеялся, но осекся, заметив, что не засмеялись ни Мэй, ни Энни. В испуге и замешательстве, явно перед Энни трепеща, он зашагал вниз по ступенькам и затем по лужайке, увертываясь от кутил. На полпути остановился, обернулся и задрал голову, словно проверяя, в самом ли деле Энни замещает его подле Мэй. Страхи его подтвердились, и он зашел под козырек «Средневековья». Попытался открыть дверь, но ему не удалось. Он тянул и толкал, но дверь не поддавалась. Зная, что обе они смотрят, он свернул и скрылся за углом.
– Он говорит, что занимается безопасностью, – сказала Мэй.
– Он так сказал? Фрэнсис Гаравента?
– Видимо, это он зря.
– Ну, не то чтобы он прямо в опасной безопасности. Не в Моссаде. А я помешала тут такому, что явно было бы лишним в первый же вечер, идиотка?
– Ничему ты не помешала.
– А я думаю, помешала.
– Да нет, не особо.
– А вот и помешала. Я же вижу.
Энни разглядела у ног Мэй бутылку:
– Я думала, мы уже много часов назад все выпили.
– Под водопадом у «Промышленной Революции» было вино.
– А, ну да. Там все вечно что-нибудь прячут.
– Я только что сказала: «Под водопадом у "Промышленной Революции" было вино».
Энни окинула взглядом кампус.
– Да уж понимаю. Мля. Что непонятного.
Дома, после автобуса, после рюмки водочного желе, которое ей кто-то в этом автобусе подсунул, после печальных речей шофера – семья, близнецы, у жены подагра, – Мэй не могла уснуть. Лежала на дешевом футоне в крохотной комнатушке, в квартире как вагон, которую делила с двумя почти незнакомыми девицами – обе стюардессы и появляются редко. Квартира находилась на втором этаже бывшего мотеля – скромная, уборке не поддавалась, воняла отчаянием и невкусной стряпней прошлых обитателей. Грустное жилище, особенно после целого дня в «Сфере», где все заботливо и любовно сделано людьми с прекрасным вкусом и глазомером. В своей комковатой низкой постели Мэй несколько часов проспала, очнулась, вспомнила прошедший день и ночь, подумала про Энни, и Фрэнсиса, и Дениз, и Джосию, и пожарный шест, и «Энолу Гей», и водопад, и факелы тики, и все будто из отпуска и грез, в руках не удержишь, но затем вспомнила – и потому не могла уснуть, голова кружилась от младенческого восторга, – что скоро вернется туда, где все это было. Ей там рады, ее там наняли.
На работу она пришла спозаранку. Приехала в восемь утра, но сообразила, что стола – во всяком случае настоящего стола – ей так и не выделили и деться ей некуда. Она час прождала под плакатом «Сделаем это. Сделаем всё это», пока не появилась Рената, которая и отвела ее на четвертый этаж «Возрождения», в большой офис размером с баскетбольную площадку, где стояло штук двадцать рабочих столов, все разные, органичных форм, все из светлого дерева. Между столами стеклянные перегородки, столы располагаются пятерками, как цветочные лепестки. И ни души.
– Ты тут первая и пока одна, – сказала Рената, – но это ненадолго. Новые отделы Чувств Клиента обычно мигом заполняются. И от начальства недалеко. – С этими словами она обвела рукой десяток офисов вокруг пустоты. Сквозь стеклянные стены видны были обитатели – расслабленные, компетентные и мудрые начальники, где-то между двадцатью шестью и тридцатью двумя, приступали к работе.
– Любят ваши дизайнеры стекло, а? – с улыбкой заметила Мэй.
Рената застыла, наморщила лоб и поразмыслила над этим тезисом. Убрала прядь за ухо и сказала: