Сфинкс
Шрифт:
От Карла Вервий почерпнул еще одно весьма пришедшееся ему по душе качество. Если и до знакомства с ним Веревий бывал достаточно крут в отношении с подневольными ему людьми, то после общения с немцем он стал патологически жесток. Более того, он начал испытывать некое болезненное удовольствие, заставляя людей страдать. Если ему не удавалось довести до слез своих домашних или он не устраивал мордобой паре тройке своих рабочих, то считал что день прошел впустую.
Огромная заслуга Карла была в том, что он объяснил ему, что вовсе незачем жалеть слабых и ущербных людишек. Они были созданы такими единственно для того, чтобы такие сильные
А такая цель у них с Карлом была. И заключалась она в том, чтобы выкачав из Проклятой штольни все золото, что там было, сколотить умопомрачительный капитал. То, что для этого придется извести, чуть ли не половину населения Ежовска и прилегающих к нему сел и деревень, мало волновало их. Они были готовы, если будет надо, перенести свое внимание на соседние с Ежовском города. Страдания, каких-то мелких, незначительных людишек с их житейскими неурядицами, постоянно одолеваемых химерическими заботами о создании семьи, продолжении рода, воспитании детей были ниже их понимания. Они были выше этого.
Также Карла и Веревия совершенно не волновали испытываемые их несчастными жертвами нравственные и физические страдания, когда их, вырванных из привычной среды обитания, опускали в непроглядную тьму страшной Проклятой штольни. Что там происходило с бедными людьми, можно было только догадываться, но конец у всех был один. Все они независимо от их социального и материального положения заканчивали одинаково, будучи разодранными на куски, наскоро проглоченные, в желудках у злобных подземных тварей.
Этот ужасный симбиоз с одной стороны Карла и Веревия, с другой стороны их страшного воспитанника Сынка, с его подземными сородичами устраивал обе стороны. Ибо он утолял их голод. Троглодиты, обитавшие в проклятой штольне, утоляли свою тягу к человеческой плоти, а те, кто причисляли себя к людям, утоляли свой всепожирающий голод к золоту. И такая людоедская, по сути своей, коммерция, вполне устраивала обе стороны.
Ныне же, загнанный обстоятельствами, в волшебный бирюзовый коридор Веревий упорно полз вслед за скарабеем, уверенный, что еще не все потеряно. Озаряемый фиолетовыми сполохами, он был твердо уверен, что еще покажет всем этим надутым моралистам, что чуть было, не повесили его и Карла, где раки зимуют.
С Крейцером или без него, но он сбирался поквитаться с этими ничтожными людишками, которые решили, что могут распоряжаться его жизнью. Они еще будут плакать кровавыми слезами на дне Проклятой штольни, куда он отправит их всех до единого! Эти недоумки еще не поняли, с кем они связались и кого отправили на эшафот! В наказание за это Веревий собирался отправить их вех скопом в Проклятую штольню. Пусть племя троглодитов плодится и размножается. При помощи Сынка Веревий предполагал держать подземных жителей в узде и привить им азы чинопочитания и воинской дисциплины. Если совсем повезет, он научит их управляться с современным оружием, на приобретение которого деньги у него были в избытке.
А
Неожиданно имперские амбиции, захватившие все внимание Веревия были прерваны странным свечением, появившемся прямо впереди ползущего него жука. Теплый розовый свет заполнил собой весь бирюзовый тоннель. Он исходил от огромного розового пузыря, неожиданно выросшего прямо по курсу идущего с крейсерской скоростью скарабея. Чудовищный жук и не собирался сворачивать в сторону, а напротив, казалось, увеличил скорость. Когда скарабей приблизился к пузырю почти вплотную, тот с громким всхлипом втянул в себя насекомое, а вслед за ним и Веревия.
— 19 —
Некра не помнил, как добрался до покоев верховного жреца Баксути. По его виду тот сразу же понял, что произошло именно то, что и должно было произойти. Именно на подобную реакцию парасхита и был расчет Баксути. Как он и предполагал, будучи вне себя от горя, Некра прервал жизненный путь молодого исполнительного жреца.
По всей видимости, бедняга Гамар уже беседует с Осирисом в зале божественного суда. Где его сердце, взвешивают на больших анатомических весах, а противовесом ему служит страусиное перо. Но это в том случае, если Некра не вырвал ему этот орган из груди, после того, как Гамар уничтожил остатки пребывания Нефертау на бренной земле. Именно это лукавый Баксути велел ему сделать, во время их последней встречи.
Обессилено рухнув перед жрецом, Некра трясущимися руками протянул ему небольшой узел из черной ткани.
— Это все что осталось от моей Нефертау! — возопил он, заливаясь горючими слезами. — Молю тебя о всесильный Баксути помоги мне! Заклинаю тебя, всем, что тебе дорого, верни мою Нефертау!
— Она почти уже принадлежала тебе, — задумчиво сказал жрец, поглаживая породистый подбородок с ямочкой. — Единственное, что от тебя требовалось — это доставить ее сюда. Бедная Нефертау, все это время она терпеливо дожидалась тебя. Однако ты не смог сберечь даже такую малость, оставшуюся от твоей любви.
Некра от избытка переполнявшей его чувства вины, рухнул на колени и разразился рыданиями. Перед его внутренним взором неотрывно стояло божественное лицо, покоящееся на черной подушке и застывшая на нем загадочная, всепрощающая улыбка.
Он понимал, что от его слез и воплей пользы не будет никакой. Просто его сущность остро нуждалась в очистительном катарсисе, после которого он смог бы попытаться продолжать свою никчемную жизнь. Взрыв эмоций был настолько силен, что в итоге Некра потерял сознание.
Когда же он пришел в себя, то все еще находился в покоях Баксути. Верховный жрец, не мигая, смотрел на него и в глазах его не было ни сочувствия, ни жалости.
— Ранее ты принадлежал мне лишь наполовину, потому что другая половина тебя принадлежала Нефертау, — холодно сказал он. — Ныне же, после того, как от Нефертау не осталось ровным счетом ничего, ты принадлежишь мне, весь без остатка. Я могу повелевать тобой и распоряжаться твоей жизнью так, как мне заблагорассудится. Кроме того за тобой есть небольшой должок — жизнь младшего жреца Гамара. Ты забрал ее без моего разрешения и без благословения на то Амона! А это грех!