Сфинкс

Быстров Андрей Михайлович

– Теоретически. А бюрократически можно остановить что хочешь. Поверь, в этой сфере я сильнее тебя... Теперь представь, что твое открытие попадает в руки неких заинтересованных лиц. Они платят тебе кучу денег и финансируют практические...

– Постой, - Калужский мигом протрезвел.
– Ты что же, предлагаешь... Но это немыслимо! Это означает - чудовищные злоупотребления!

– Вот только этого не надо, - скривился Барсов.
– Зло, добро... Наука нейтральна, мой дорогой, а ученый - слуга её. И за верную службу надо прилично платить, -

он встал.
– Пойду, а то мой водитель от безделья разучится крутить баранку. А ты подумай о том, что я сказал...

Проводив Барсова, профессор вернулся к столу и залпом выпил полную рюмку "Курвуазье". Неужели Николай говорил серьезно? Как сильно он изменился... А если он... Да нет, чепуха. Всего через несколько дней статья будет опубликована, а стало быть, и беспокоиться не о чем.

21

Барсов заехал к профессору Калужскому потому, что в его расписании образовалось непредвиденное окно. Однако возвратившись в машину, он тотчас же взялся за сотовый телефон и сделал четыре звонка. Перед первыми тремя собеседниками он извинился за то, что не сможет быть сегодня на переговорах, совещании и презентации, а с четвертым договорился о срочной встрече.

– К Генриху Рудольфовичу, - приказал он водителю, завершив разговор.

Генрих Рудольфович Бек, потомок обрусевших немцев, поселившихся в Поволжье в незапамятные времена, владел банком и русско-германской корпорацией, но не оттуда черпал основные доходы. Среднестатистическому гражданину, узнай он о некоторых операциях Генриха Рудольфовича, сразу припомнилось бы модное словечко "мафия". Сам же господин Бек, будучи человеком образованным, это слово применительно к себе не любил, относя его исключительно к Сицилии.

Генрих Рудольфович принял Барсова в шикарных апартаментах на втором этаже. Он был в бухарском халате. В колонках компакт-проигрывателя негромко звучала хоральная прелюдия Баха.

– Что за фокусы, Николай?
– проворчал магнат.
– Ты сорвал переговоры с Соловьевым.

– Генрих Рудольфович, мое дело важнее. Если выгорит, Соловьев к вам уборщицей устроится.

– Ну да?
– изумился Бек.
– Какой ты прыткий. Что ж, проходи, излагай.

Утонув в глубоком кресле, Барсов сбивчиво пересказал содержание беседы с Калужским. Бек помолчал, прикрыв глаза, и безапелляционно изрек:

– Бред.

– Ничего подобного, - решительно возразил Барсов.
– Я знаком с Калужским много лет. Это ученый, каких мало. Если он утверждает, что уверен в своем открытии, значит, так оно и есть.

– Что так и есть?
– раздраженно спросил Бек.
– То, что он уверен?

– Нет, что открытие реальное.

– Гм...
– Генрих Рудольфович прикрыл колено полой халата.
– Принеси-ка мне виски, Николай... Нет, не из этого бара, а вон из того...

Бек погрузился в размышления. Спустя десять минут, в течение которых Барсов боялся вздохнуть, он задал вопрос:

– Сколько Калужский хочет за информацию и за

сотрудничество?

– В том-то и дело, что нисколько, - сокрушенно покачал головой Барсов.
– Я прозрачно намекал на миллион...

– Миллион не проблема, - небрежно обронил Бек.

– Да, но он и слушать не стал. Он твердо намерен опубликовать статью.

Генрих Рудольфович улыбнулся уголками губ.

– Нет намерений настолько твердых, чтобы их нельзя было изменить соответствующими доводами... Я знаю людей.

– Вы не знаете Калужского.

Бек поставил рюмку на стол.

– А нужен ли нам Калужский? Судя по твоим словам, открытый им процесс несложен. Имея информацию как руководство к действию, любой сообразительный студент справится. Так что нам необходим не Калужский, а файл Калужского. И это обойдется дешевле... Мы проверим. Если бред, спишем в убыток, а если реальность...

Генрих Рудольфович сжал кулак. Барсов ужаснулся. Он сам запустил смертоносную машину, и судьба профессора была предрешена... Но не лукавил ли Николай Николаевич? Неужели в глубине души он не мог предвидеть?..

– Генрих Рудольфович, - проговорил он, - Калужский мой старый друг. Когда на зимней рыбалке я провалился под лед, он вытащил меня, рискуя жизнью. Неужели нельзя решить вопрос иначе?

– Можно, конечно, - Бек пожал плечами.
– Есть у твоего профессора дети?

– Сын, Антон, двадцать лет.

– Единственный сын?

– Да.

– Ну вот, исходя из этого, и попробуй уговорить Калужского.

– Я?!
– Барсов поёжился.
– Генрих Рудольфович, это невозможно. Калужский - человек совершенно не нашего мира. Он считает меня...

Бек величественно восстал из кресла, навис над Барсовым (тот, казалось, уменьшился в росте) и загрохотал:

– Ах, вот как! Мало того, что я должен спасать жизнь твоего приятеля, в чем я абсолютно не заинтересован, так я ещё обязан заботиться о твоей репутации! Ты собираешься положить в карман кругленькую сумму, сам остаться чистеньким, а всю грязную работу за тебя сделает дядя Генрих! Вон с глаз моих! И без договоренности с Калужским не возвращайся - выкину...

Не помня себя, Барсов попятился к дверям и пулей вылетел из особняка. Усевшись в свою машину, он дышал тяжело, прерывисто.

– Куда, босс?
– осведомился водитель.

– Погоди пока...

Барсов попал в отвратительный переплет. Он получил приказ, и его надлежало выполнить - с Беком шутки плохи. А выполнять приказ - значит предстать перед другом в мерзком обличье шантажиста... Барсов застонал.

– Что с вами, Николай Николаевич?
– обернулся водитель.

– Да что-то сердце прихватило...

– Таблетку?

– Давай.

Барсов положил валидол под язык. Он не знал и не мог знать, что его душевные терзания напрасны, что друг не разочаруется в нем, ибо им не суждено увидеться - ни в этот день, ни на следующий. Никогда.