Шаг к звездам [= Вспышка]
Шрифт:
Никто не отвечал.
Включив функцию автодозвона, он пошел готовить кофе.
Антон не пришел в назначенный срок к условленному месту встречи.
Ступив под сень нависающей скалы, Элизабет увидела лишь сиротливый листок сложенной вчетверо записки.
Она взяла его, медленно развернула, пробежала глазами по скупым лаконичным строкам послания, потом бессильно опустилась на замшелый валун и вдруг горько, безудержно разрыдалась.
Этого не могло… не должно было случиться…
Он не имел права жертвовать собой, идти на смертельный риск
Нет, она не являлась машиной. Любовь Антона доказывала обратное. Нельзя так глубоко поверить в бездушный набор импульсов, прихотливо сконфигурированных в искусственных нейросетях.
Бет на мгновение потеряла контроль над своим рассудком, и реальность Полигона тут же резко отдалилась, размываясь в деталях, уступая место иному восприятию: бело-голубой полумесяц Земли рванулся навстречу цифровым видеокамерам спутника, перистые разводы облачности проносились в прицельных рамках видоискателей, рельеф укрупнялся, но… тщетно.
Она уже не могла найти его среди миллиардов подобных.
Сбой длился не более секунды, и фантом Элизабет успел за это время чуть потускнеть, теряя выраженную детализацию форм, будто на мгновение стал призраком, а потом вновь резко обрел материальность.
Ошибка… Она позволила себе совершить ошибку, потому что в нейросетях «Синапса» не работал принцип детского стишка, постулирующего сухую логику алгебры.
У нее не было биохимии тела, но почему тогда слезы бесконтрольно катились по щекам?
Плакала душа. Горечь щемила грудь, подступала к горлу тугим удушливым комом рыданий, где-то в глубинах нейросетей протекали сейчас эти процессы, неподконтрольные рассудку, доказывающие, что она человечнее иных людей…
«Чистая» нейросистема, в основе которой лежал фундамент сознания ребенка, пройдя путь трудного взросления, доказывала в эти секунды свою полную состоятельность как мыслящего и чувствующего существа, но этот жестокий, горький экзамен она держала только перед собой…
Чувства, из которых формируется неповторимая человеческая душа, лишь отчасти зашифрованы биохимией. С того момента, как появился вид «Homo Sapiens», круг, замкнутый эволюцией, подчиненный рациональной, но жестокой борьбе за выживание, порвался. Инстинкты, миллионы лет господствовавшие над нашими предками, медленно, незаметно начали терять свои позиции, уступая место иным побудительным мотивам к действию.
Инстинкты не исчезли вовсе, но пластично трансформировались в чувства, их подчинила себе деятельность высших нейросетей, обуздывая либо обостряя, развивая или уничтожая… и сейчас на пустынном участке виртуального мира рыдающая душа Элизабет доказывала: не имеет значения, из каких материалов создан нейроноситель, важно, что он в корне отличается от бездушных вычислительных систем, которые мы привычно обозначаем термином «компьютер».
Если бы система «Синапса» была реализована на базе стандартных процессоров, то сознание Бет никогда бы не очнулось, не стало бы мучительно искать свое место в окружающих реальностях, не рванулось бы, сжигая драгоценное маневровое топливо, на помощь Антону — она просто не смогла бы сопереживать, равнодушно взирая на суетящихся внизу людей.
Антон сумел угадать эту разницу, он интуитивно оценивал душу,
Он любил Элизабет, и этого было достаточно.
Трагизм ситуации заключался в том, что Антон не представлял, с чем ему придется столкнуться. Она же понимала это в полной мере, потому и не просила для себя ничего, кроме трех недель самозабвенного счастья.
Там, куда он ушел, разыгрывалась смертельная карта совмещенных технологий, и насильственный синтез двух систем порождал холодные, абстрагированные от чувств рассудки.
Она обладала всей полнотой информации, чтобы понять — ему не выжить среди опрометчиво созданных сверхинтеллектов, сделавших свои первые расчетливые шаги по длинной лестнице саморазвития.
Бет уже не плакала — она сидела, в оцепенении глядя на короткие строки его письма, и в ее душе постепенно крепло иное чувство: оттолкнувшись от безысходности, мысль, словно опытный акробат, нашла новую точку опоры, прихотливо извернулась и пластично скользнула дальше, в удивительном неповторимом танце, где холодная логика поднималась до невиданных высот, поддерживаемая страстным порывом горячей любви.
Высоко над Землей искусственный спутник «Синапс-286» плавно повернул параболические антенны, и вниз устремились короткие импульсы направленной передачи данных.
Она подписала информационный пакет данных именем Антона и замерла в ожидании ответного хода.
Генерал Решетов проснулся от раннего неурочного звонка.
Вызывали в штаб.
Прочитав полученное сообщение, он некоторое время недоуменно смотрел на дисплей спецкоммуникатора, потом, кряхтя, встал и пошел умыться, чтобы выгнать сонную одурь пригоршней холодной воды.
Судя по тексту вызова, выходной у него накрылся.
В небе над Атлантикой пассажирский авиалайнер начал постепенно снижать высоту, готовясь к посадке в международном аэропорту имени Джона Кеннеди. В одном из кресел, полуприкрыв глаза, сидел Антон Извалов. Он выглядел усталым, но спокойным. Во внутреннем кармане его пальто среди прочих документов находилась электронная карта трехнедельной туристической визы, но в зале ожидания аэропорта его встречали вовсе не представители туроператора. Он шел ва-банк, сознательно ломая линию своей судьбы, не пожелав безропотно подчиниться фатализму иллюзорного трехнедельного счастья.
Он уже видел, как быстро сгорают падучие звезды…
В России, неподалеку от Санкт-Петербурга, над притихшим лесом в звонкой утренней тишине зародился звук вертолетных лопастей, а вскоре показалась и сама машина, стремительно скользящая над кронами деревьев.
Генерал Решетов смотрел в окошко иллюминатора на проплывающие внизу покосившиеся дома забытой богом и людьми деревушки, продолжая напряженно размышлять над текстом полученного электронного письма. Он был знаком с Изваловым лишь заочно и теперь пытался представить, как поведет себя программист-отшельник при личной встрече.