Шаг вправо, шаг влево: от Америки до Борнео
Шрифт:
Только мы вышли из алтаря, как увидели поднимавшегося на террасу монаха в шафранном одеянии. Я схватилась за фотоаппарат и вопросительно улыбнулась: «Можно?»
На территории монастыря я не решалась проявлять такое же нахальство, как и на улице. Монах стеснительно улыбнулся, поправил кончик накидки, падавшей на плечо, и встал, облокотившись о перила. Наш «жрец» тут же пристроился рядом с ним.
– Ты расспроси его, кто он, откуда, как стал монахом… – начала я.
– Сама догадываюсь, – отмахнулась Ирина и заговорила с монахом,
Наш «жрец», потоптавшись, вернулся на свое место и снова растянулся на циновке.
– Как ты думаешь, кто он? – кивнув в его сторону, спросила Ирина.
– Думаю, сторож…
– Бери выше. Дворник, – улыбнулась она.
– Ясное дело, что ученые монахи такими глупостями заниматься не будут. Это с их точки зрения полнейшая ерунда.
Но священнослужители храма не запрещали дворнику, совершая нехитрый обряд, собирать небольшие подношения. Вреда это барангам не причинит. Почему бы нет?
– Так вот, теперь про монаха… Он родился и вырос в горной деревушке на границе с Вьетнамом. После Пол Пота ни одного служки при храме не осталось: кого убили прямо там же, кого угнали в джунгли. Пожилые женщины и старушки принялись уговаривать парня, чтобы он пошел в монахи. Так убеждали, что он согласился. Не хватило духу отказать. Потом его перевели в Пномпень. Сейчас, как он говорит, очень доволен. Ему нравится заниматься, читать книги. Никакая мирская суета его не задевает…
У молодого монаха были правильные, красивые черты лица. Интеллигентные я бы сказала. Он держался скромно, но с достоинством. Никогда не скажешь, что приехал из далекой горной деревушки.
Раздалась трель телефонного звонка. Монах вытащил мобильный из невидимого внутреннего кармана, что-то быстро проговорил, и телефончик исчез, словно растаял, в складках его шафранного одеяния.
Забывшись, я сделала короткий шажок вперед, чтобы сфотографировать его крупным планом, и монах машинально отступил, чтобы сохранить прежнюю дистанцию, при этом продолжая говорить с Ириной, живо, легко и радостно улыбаясь, подробно отвечая на вопросы. Потом начал что-то спрашивать сам.
– Говорит, что ни разу не видел изображения христианских церквей.
– Пусть даст адрес, пришлем, – я протянула тетрадь.
Ирина перехватила ее и положила на перила, потому что передавать что-то из рук в руки монахам нельзя. Он аккуратным почерком вывел свое имя и адрес храма, попрощался и пошел своим путем. А мы двинулись к выходу.
Навстречу шла парочка туристов, которые тоже, как и мы, неуверенно озирались, не зная, не нарушили ли они какого предписания. Наш «жрец» тут же углядел их и устремился вниз по лестнице, зазывая в алтарную комнату. Те вежливо, но твердо отказались.
– Вот! Западные туристы не такие лопухи, как мы. Они твердо знают, чего хотят, и ни за что не согласятся на всякие сомнительные предложения, – проговорила я.
– Во-первых, они не говорят по-кхмерски, могли просто не понять, чего он от них хочет. А во-вторых, они жаждут экзотики и порой соглашаются на еще более сомнительные предложения. – Ирина как всегда стремилась расставить все точки над «i», чтобы избежать скоропалительных выводов и не впадать в крайность.
– А ты заметила, какие у всех здешних монахов светлые лица?
– Да. Просто удивительно, – согласилась Ирина. – На редкость радостные выражения. И нет ощущения, что они оторваны от мира. Теперь я знаю, с кем можно поговорить на хорошем кхмерском языке.
Время близилось часам к трем. Солнце стояло в зените. Даже тени поджималась к стенам, чтобы укрыться от тридцатиградусной жары. На центральных улицах поток машин и мотоциклистов заметно поредел. Мы шли задворками. И время от времени натыкались на моторикш, спавших глубоким сном в своих колясках. Услышав наши шаги, кое-кому из них все же удавалось вырваться из цепких объятий Морфея, и пробормотать привычное: «Мадам! Тук-тук о’кей?» Но мы тыкали пальцем перед собой, показывая, что осталось два шага, и водитель снова бессильно ронял голову на спинку сиденья.
Спали не только водители тук-туков. Охранник в форме сидел на розовой «мраморной» скамейке и спал, подложив руки под голову. Один парень спал в гамаке в позе лотоса!
Спали все! На стульях, прямо на полу под навесом магазина, на лестнице, на мотоциклах! Словно мы попали в царство Спящей красавицы.
Официально перерыв во всех учреждения начинается с одиннадцати часов и продолжается до трех. Те, кто не может уехать к себе домой и отдохнуть, спят там, где их настиг сон. Позже, когда мы добрались до Русского культурного центра, старожилы нам объяснили: это не имеет никакого отношения к лени. Климат довольно тяжелый, недаром везде в тропиках существует сиеста. Может быть, сразу этого не почувствуешь, но если живешь долго, то постепенно ощущаешь, как в полдень наваливается слабость. Сон – лучшее лекарство от усталости. Кстати, дома кхмеров на сваях как раз и приспособлены для того, чтобы семейство отдыхало под тенью дома своего, овеваемое легким ветерком.
Петляя по улочкам, мы незаметно для себя вышли на набережную и остановились у дерева, под которым мягким ковром лежала сиреневая «тень» опавших лепестков. Розовой пенкой вишневого варенья стекали с каменного парапета вниз, по забетонированному откосу «бумажные цветы» (так дословно звучит перевод с кхмерского) бугенвилеи.
У глинистого, поросшего травой берега стояли «пароходики» (давно, конечно, уже не «паро», а оснащенные бензиновыми моторами лодки), убранные разноцветными флажками.
Оттуда, с одного из пароходиков, вверх по откосу уже спешил к нам мужчина в белой рубашке и темных брюках. Точно в таком же прикиде, что и у нашего «священнослужителя».
– Предлагает покататься, доехать до рыбачьих поселков. За двадцать два доллара, – перевела Ирина после короткого разговора с ним.
– На двоих? – удивилась я. – Получается, по двести с небольшим на брата?
– Да.
Мы растерянно замолчали. Предложение выглядело так заманчиво, что мы никак не могли поверить в свое везение.