Шагай вперед, мой караван...
Шрифт:
А что же она сама, хвастливо величавшая себя женщиной-облаком, для которой в понятие “Родина” входит весь мир? Набравшись смелости, Лана рискнула тоже заглянуть вглубь себя. И там, на дне души, затеплилось вдруг, пробуждаясь, безумное желание ощутить босыми ступнями тепло родной земли, с ее шелковыми травами и росами, потонуть в вишнево-яблоневом дурмане, вдохнуть аромат ландышей и сирени. Желание погрузиться в бархатные кресла зрительного зала и слушать Свою оперу, Свой любимый спектакль, Своих любимых певцов. Желание кутаться в шубу или плащ, натягивать постылые сапоги и чертыхаться на мокрый снег, разъезжающийся под ногами на Своей улице, в Своем городе. Желание испить глазами прелесть мокрых московских площадей с отраженной в них музыкой ночных огней. Просто почувствовать себя снова своей среди своих. Не быть залетной птицей на чьем-то насесте, в чужом пиру - непонятой и косноязычной. UCLA? Жалко, конечно. Даже очень. Но если апеллировать к сердцу... да Бог с ним, с UCLA! Ее дочь жертвует большим...
– Когда?
– спросила она тихо.
– Еще вчера, - повторила за Ингой Вика.
Снова наступила тишина. Но на этот раз все молчали как-то иначе. Молчали, как заговорщики, объединенные единой затеей, ищущие поддержки и одобрения в глазах друг друга. Одна только Вика была абсолютно спокойна. Как показалось Лане, даже печально- или равнодушно-спокойна. А может она не хотела оказывать на них давление? Пытаясь подавить зевок, Вика выбралась из кресла и почти виновато сказала:
– Налетела я на вас, как метеор. Sorry. Знаю, что такие решения с бухты барахты не принимаются. Столько у каждого из нас тут ниточек протянулось - скрытых и видимых. Иные обрывать болезненно будет. Поэтому не торопитесь. Пусть каждый сам для себя решение примет, а потом уже окончательно все обсудим. Не обидитесь, если я пойду лягу? Ужасно спать хочется.
Вика ушла в кабинет. А взбудораженные ее внезапным предложением родители, Инга и Давид просидели до глубокой ночи, обсуждая все “за” и “против”, вспоминая все хорошее и плохое, что случилось с ними за годы пребывания в Америке. А ведь это совсем не маленький отрезок жизни. И на страну, принявшую и обогревшую их, жаловаться не приходилось. Она предоставляла всем и каждому одинаковые возможности. (Забавно, в самом слове “возможности” заключен принцип “можешь - возьми”) Даже сделала их равноправными гражданами. И если им не пришлись по душе правила, по которым она живет, так это, видимо, просто дело привычки. Каждый волен иметь свои предпочтения, свой набор ценностей. Америка не звала их - они пришли сами. А теперь не станет и удерживать. Низкий поклон ей за гостеприимство и радушие.
Много было разговоров о новой России, которую они, по сути, совсем не знали. Давид даже высказал опасение, не обернется ли для них возврат на Родину еще одной “иммиграцией” - со своим периодом адаптации и привыкания.
Лана ходила кругами вокруг кабинета. Ей было совершенно необходимо поговорить с глазу на глаз с Викой, но та, как нарочно, отправилась рано спать. С ее дочерью явно что-то происходило. Помня их последний откровенный разговор, Лана почти была уверена, что у Вики бурный роман. Но тогда почему же, почему она бежит из Америки?
Наутро, так и оставив потребность матери в общении с ней неудовлетворенной, Вика сразу после завтрака уехала, сказав, что будет держать с ними связь по телефону. Но прежде чем покинуть город, ей нужно было еще нанести один визит.
Она легко нашла дом и квартиру Ника. На этот раз никто не подглядывал за ней из коридора, когда она стучалась в квартиру с табличкой “213”. Ей открыла Дороти. Наверное, перед тем как подойти к двери она улыбалась. Но при виде Вики улыбка мгновенно угасла, уступив место напряжению и тревоге.
– Зачем ты сюда пришла? Ведь ты обещала...
– шипящим шепотом упрекнула она, испытывая непреодолимое желание захлопнуть на непрошенную гостью дверь.
– Я уезжаю. Насовсем. И пришла попрощаться.
Вика обратила внимание, что с лица Дороти исчезла вульгарная косметика, а волосы, обычно всклокоченные, были аккуратно причесаны. Смерив бывшую одноклассницу недоверчиво-колючим взглядом, она нехотя посторонилась:
– Проходи. Мы как раз только что с прогулки.
Кресло стояло посреди комнаты, спиной к двери. Ник не мог не слышать их разговора, не мог не понять, кто к нему пожаловал, но не спешил повернуться, хотя Вика уже видела, как лихо он может крутиться на месте. Это сделала за него Дороти, развернув его на 180 градусов.
– Мне выйти?
– нарочито небрежным тоном спросила она.
– Нет-нет, Дороти!
– поспешила заверить ее Вика.
– Я забежала всего на минутку. Привет, Ник. Как твои дела?
– Привет. Далеко собралась?
– Очень далеко. Возвращаюсь на Родину.
Он присвистнул. Только сейчас Вика заметила, как чисто и опрятно выгля- дела комната, какой ухоженный вид был у самого Ника. Ее фотографии бесследно исчезли со стен. Их заменили несколько репродукций с картин в дешевых рамках.
– Что так? Не понравилась Америка?
– Очень понравилась. Я буду скучать по ней. И по всем своим друзьям тоже. Но Родина есть Родина. Я так решила.
– Правильно решила. Я всегда удивлялся, и чего это людям не сидится на месте, среди своих. Что за удовольствие лезть копытами в чужой cake. Это все рав- но что врываться к соседу в дом и хозяйничать в нем.- Заметив тень, пробежавшую по лицу Вики, он поспешил добавить: - Я не про тебя. К тебе это не относится. Я вообще. Счастливого тебе пути.
Вика помахала ему на прощание, так и не приблизившись - не поцеловав, не подав руки. Она не сделала этого ради него самого, чтобы он потом не хранил память о ее прикосновении годами, как фотографии, которые убрал только со стен. Она понимала, что останется в его душе навсегда, как сказка детства, с которой в его теперешним положении ему будет труднее жить, а в старости легче умирать. В нерешительности потоптавшись у двери, Вика поспешно вышла. Дороти последовала за ней. В коридоре они остановились.
– Собственно, пришла я больше к тебе, - сказала Вика виновато.
– Понимаешь, я ведь, наверное, не смогу уже...
– Платить мне за уход?
– закончила за нее Дороти жестко.
– Дело в том, что я сама хотела увидеться с тобой, только не знала, где тебя найти. Платить мне, в любом случае, больше не надо. Ник, когда узнал об этом, был взбешен. Он кричал, что если бы мог подняться на ноги, вышвырнул бы меня в окно.
– Зачем же ты ему сказала!? Ведь мы с тобой договорились.
– Я не считаю, что если он теперь инвалид, его надо обманывать. Он имеет право знать все, что касается его... что касается нас. И я дала ему слово, что найду тебя и откажусь от твоих денег. Хорошо, что ты пришла сама.