Шаги по земле
Шрифт:
Весна продолжалась и после каникул, но странно, что теперь школа не помнилась и не замечалась — главным было происходящее в космосе. А там все шло быстро. Только что я ждала цветения абрикос, как их цветочки уже осыпались, до огорчения стремительно, не дав ими налюбоваться. Им на смену зацветали вишни, предварительно выбросив по два клейких листочка, — весь Славгород укрывался белым туманом, и, мнилось, что при взгляде на него с высоты видны будут только белые лоскутки цветущих вишняков. Все остальное сольется с серым фоном еще раздетой природы. А вслед за вишнями отбрасывали розовый отсвет роскошного цветения яблони, наполняли воздух медовым свечением томные груши.
Обязательно в дни цветения садов с неба падали моросящие осадки, прохладные, как будто небо отгоняло любопытствующих от своих брачных палат. В те же дождливые дни успевали отполыхать снежно-мохнатым пламенем черемухи, опасть на землю мелкой россыпью, оставив воспоминания о себе долго живущим запахом свежести и чистоты — терпким, легким, незабываемым.
И конечно, сирень! Как только заканчивалась полоса дождей — наступала сирень! Уже в тепло, в солнечность выбрасывала она неприметные фиолетовые кисти, зазывая не любоваться ею, а дышать, чтобы кружилась голова, хотелось петь и мечтать, и летать над землей, купаться в волнах неслышимой мелодии любви.
Где-то тут, на грани весны и лета пряностью заливалась бузина, и наступал черед белых акаций, окутываемых гудением пчел. Эти неказистые деревья с кривыми ветвями и корявой покрученной корой, так долго ждущие своей листвы, не жалели сил на цветение. Зато осенью они неистово и щедро зеленели, последними сбрасывали листву, причем вопреки натиску холодов не перекрашивая ее в безжизненную желтизну.
Несмотря ни на что, сквозь мешанину сильных и менее сильных ароматов однажды под вечер я уловила новую ноту этой волнительной палитры — сладковатый, густой, тянущийся, как растопленная пастила, запах. Он шел вдоль улицы, за ветерком. Ни одно дерево в нашем саду такого не источало! И ни вблизи, и ни у кого из знакомых. Оказалось — во дворе у соседей, где я почти не бывала, выросла и впервые зацвела липа. Позже она не раз спасала меня от простуд своими засушенными рогатыми соцветиями.
Это был последний акт природных празднеств, после которого больше уже ничего не помещалось внутрь, ничего не желалось пресыщенному обонянию. Дальше могла быть только тишина. Или хотя бы затишье. Потому что впереди предчувствовалось цветение лугов с чабрецами, «заячьим холодком», горошком и шалфеем. И затишье наступало, постепенно перетекая из цветения в созревание плодов.
Только жадная душа отдыха не знала: улавливала испарения абрикосовых и крыжовниковых варений со двора Алла-Жени и малинового — от бабушки Баранки. Мы с Людмилой поедали снимаемую с вареньев пенку, кривились и тайком обносили крыжовниковые кусты. Впрочем, у Аллы-Жени нам это позволяли делать, где крыжовника — крупного, кисло-сладкого — были непролазные заросли. Но для порядка я чистила от ягод и кусты у бабушки Саши — очень скромные, неплодючие и их не интересующие.
6. Праздники
Потом наступал мой день рождения, всегда неожиданно, потому что к нему никто не готовился. Не принято у нас было отмечать личные праздники. Возможно, не столько не принято, сколько забыто за годы лихолетья, и так крепко забыто, что и в лучшее время вспоминать о них казалось кощунством, как о чем-то раз и навсегда отошедшем, чего ворошить нельзя.
Но похороненную традицию возродила Александра.
Однажды я проснулась и обнаружила на своем прикроватном столике тарелку с первой крупной шелковицей и шпанками. Мне? От кого? И почему? Дома была только сестра, которая, заметно было, поджидала моего пробуждения и, увидев, что я осматриваю ягоды, загадочно улыбалась.
— У тебя сегодня день рождения, — сказала она. — С праздником! А ягоды — подарок от меня.
Это было неожиданностью! Очень приятной. И с той поры мы постановили отмечать дни рождения, свои и родителей. Тем более что высшей волей они выпали на хорошо запоминаемые даты: мой, 14 июля, — День взятия Бастилии, главный национальный праздник Франции; папин, 2 августа, — на Илью; мамин, 13 октября, — в канун Покровов. И только Александра родилась в ничем не примечательный день 3 июня, правда, иногда на него выпадает Троица.
После Троицы начинались купания в пруду, ибо вода считалась уже достаточно прогретой. Я тоже бегала туда, но воды боялась, даже не смогла научиться плавать, сколько ни пробовала. Распространенное среди ребят соревнование — переплывать ставок на другой берег — мне было не по плечу, и я уходила дальше от плотины, в сторону впадающей в ставок Осокоровки, и там просто переходила его. Местами вода доходила мне до подбородка, тогда сердце заходилось страхом, ноги начинали инстинктивно отталкиваться от дна, а руки разгребать воду впереди себя. Правда, было и там опасное место, где пролегало старое русло речки. В том месте дно ставка резко уходило вниз и его глубина превышала мой рост. Вот эти полтора-два метра перешагнуть не удавалось, их приходилось переплывать. Но как было страшно доверяться воде! А вдруг глубина никогда не кончится, и, потеряв способность плыть, я погружусь в воду и не найду под ногами тверди? Воображение — богатое, буйное, красочное — то, что так требуется для творчества, что составляет суть души любого художника, чем надо было гордиться и правильно его эксплуатировать, это воображение, без конца говорящее со мной, было моим проклятием, отравляло жизнь, лишало веры в себя, потому что, как сестра в детстве, только пугало меня: «Вот сейчас тебя схватит кто-то невидимый и утащит под воду».
Купальный сезон длился ровно до папиного дня рождения — до Ильи. А потом старики говорили: «Илья пописял в воду» — и купаться уже не разрешали.
Но больше личных праздников для нас значили праздники всенародные: трудовые и торжественные. Собственно, трудовой был один — ленинский субботник, проходивший в последнюю субботу перед 22 апреля — днем рождения Ленина. В тот апрельский выходной люди «приводили в порядок планету»: убирали улицы и скверы, сажали деревья, разбивали клумбы, украшали школы, наводили чистоту в больницах, на своих рабочих местах — по всей стране кипела полезная работа, которую, как и дома, делаешь раз-два в году. Она сближала людей, укрепляла трудовые коллективы, поднимала авторитет совместного труда и общественного интереса.
В этот день повсюду звучала музыка, как знак общего веселья, — бодрая, мобилизующая, светлая, несущая надежду и силу. Музыка звала под свои шатры, согревала каждого, и люди светлели лицом, улыбались, а их невзгоды, которые у каждого всегда есть, отходили на второй план, казались мелкими, а позже — легче преодолевались.
На субботниках люди общались на темы не будничные, не мелкие, не бытовые — это все оставалось дома, как затрапезные одежды, старые башмаки, кухонные прихватушки. Суть праздника настраивала мысли на лад гражданский, высокий, поэтому с гордостью говорили о социалистических достижениях, о государстве, народе, советском образе жизни. А после субботника иногда оставались на «чашку чая», чтобы попеть хором и обменяться новостями культуры — тогда очень много читали, было о чем поговорить, поспорить.
Праздники народной души, наши общие — по всей стране — гуляния, поздравления и застолья начинались в канун календарной весны, и, конечно же, как и положено природной ролью, открывались мужчинами, их днем — 23 февраля. Теперь это День защитника Отечества, а в наше время он назывался так: День Советской Армии и Военно-Морского Флота.
История его возникновения такова: 23 февраля 1918 года молодые отряды Красной Армии, впервые вступившие в войну, наголову разбили немецких захватчиков под Псковом и Нарвой. В ознаменование этого события день 23 февраля 1918 г. был объявлен днем рождения Красной Армии, наших побед. Затем, в 1946 году, после своей 28-й годовщины, Красная Армия была переименована в Советскую Армию, и праздник обрел то название, каким я его знала.