Шаги в глубину
Шрифт:
— …Вот этот шарик, Алекса. Может, я могу взорвать им «Телесфор». А может, он укорачивает мне жизнь, пока я с ним играю. А может, это просто какая-нибудь штука, которая вообще не нужна в этом мире.
Он придвинулся так, что уперся лбом в ствол «талдама». Я почувствовала, как дернулся ствол, когда Дюпон с усилием нажал на него, будто стараясь вогнать оружие себе в голову.
— Это убивает, Алекса. Понимаешь? Я просто хочу, чтобы кто-то меня принял. Чтобы кто-то был… Как друг. Наверное, по-другому я не удержусь. Я брожу среди вас, как в этом «Хищнике». Вроде есть. А вроде
Красные глаза смотрели на меня исподлобья, снизу вверх. Если бы я могла, я бы дрожала, потому что так не должно быть — и других мыслей я подобрать не могла ну никак.
Так, мать вашу, не должно быть.
— Я сейчас тебя отпущу. Можешь стрелять сразу. Наверное, я даже умру.
Слезливо. Жалко. Неестественно. Но он говорил правду, ведь никакая изнанка не исковеркает лицо: раз ты способен передать страдание, то оно будет либо правдивым, либо лживым. А Дюпон страдал, и мне почему-то вспомнился обормот. Вернее, вспомнилось, как я со своими подкожными драконами пришла к нему в поисках чего-то, что и сама не понимала.
Не фрегат, а цирк уродов.
Впрочем, оставались вопросы, и я вовремя почувствовала, что могу шевелиться.
— Наверное, глупо приказывать тебе лечь на пол?
Дюпон дернул уголком рта. Да и так ясно, что захочет — скрутит: вопрос я задала, чтобы проверить, что могу говорить. Что же до Олега, то надоело ему скручивать, управлять и наводить морок. И главное — своего он добился словами, а не заставив меня что-то забыть.
Мне расхотелось стрелять.
— Наверное, у тебя даже есть варианты. Так?
— Нет.
Я зачастила со словом «наверное». А он и впрямь на грани: Олег почти сдался своим непонятным способностям, почти сорвался.
Все, короче говоря, клево: человек держится, я тут главная по спасению. И если бы я еще знала, какое решение принять… Хотя еще месяц назад никакой дилеммы бы не было. Месяц назад я бы без колебаний пристрелила баронианского дельца, представься мне такая возможность. Месяц назад я бы изрешетила человека, продающего непонятно кому генную бомбу. Месяц назад я бы аннигилировала каравеллу, прошедшую сквозь червоточину туда и обратно.
Подумать только, месяц назад я была жутко скучной рыжей козой.
— У меня есть вопросы для начала.
Олег кивнул, и я убрала пистолет в поясной захват. Запястье ныло.
— Во-первых, почему тебя не раскусила Лиминаль?
Дюпон, кажется, удивился:
— Потому что она человек, как и вы.
Я прикусила язык, вспомнив недавний разговор. Когда же мне надоест ее переоценивать?
— Хорошо. Во-вторых, что с тобой делать, если завтра ты начнешь разваливать корабль ненароком?
Олег молчал, внимательно изучая потолок. В принципе, не слишком глупо полагать, что он впрямь читает там ответ.
— Не хочу врать. Давай договоримся, Алекса: ты узнаешь об этом первая. И я пообещаю сам уйти.
Ну, это даже где-то ожидаемо. Ты большой романтик, Дюпон, а вот я, вопреки всем новоприобретенным закидонам, — еще не совсем.
— Уйти — это убиться?
Олег кивнул.
— А ты сможешь?
Тишина — и так хочется потянуться за манящей рукоятью ударного пистолета, чтобы решить чертову дилемму здесь и сейчас. Черт, Олег, ты сволочь.
Итак, быстренько итоги. В первую кучку фактов (кодовое название «дерьмо»): он сам умеренно контролирует собственные возможности, и подкинуть нам гадость мог и может. И это идет во вторую кучку (пока без названия): мог, но не стал. В первую кучу: он потенциальная бомба с часиками. Во вторую: он готов воевать сам с собой, если его поддержать.
Кучки хороши обе, и все решает — или должен решить — один вопрос:
«А нужен ли нам всем такой себе Дюпон Олег?»
Я нахмурилась: вопрос был хорош и несоизмерим с риском. Но Дональд оставил меня на борту, не побоялся того, что я чикну его по горлу ночью. Даже руками Лиминали не захотел убивать. Из возможных решений он выбрал рискованное — и доброе. «С ума сойти. В этом космосе, где сжигают планету под взлетающим кораблем. Человек, возящий генные бомбы, — и доброе решение». И я, видимо, обречена заменять Дональда по полной, сверяться с его глупостями и надеяться, что частичка обормотской везучести рано или поздно ошибется и прилипнет ко мне.
Я застегнула фиксатор на поясном захвате.
— Надо бы сказать что-то обреченно-крутое, но глупо. Просто завтра все расскажешь остальным.
Дюпон кивнул:
— Поверила?
— Нет.
— Тогда почему?
— Ты не поймешь.
Я ушла, потому что он и в самом деле не поймет. На этом корабле надо вести себя по-идиотски, и тогда преуспеешь. Ведешь себя правильно и умно? Получи плюху. Так что я лучше уйду отсюда, чтобы не вдаваться в объяснения. Потому что непременно захочу продолжить расспросы — найдутся новые детальки, новые подозрительности, и я уйду на третий круг, снова засомневаюсь.
Интересно, как бы отреагировала совесть, прими я другое решение?
* * *
Я проснулась от боли. Болел вспотевший лоб, ныли груди, словно от застоявшегося возбуждения, ломило суставы рук, а мышцы разрывало судорогой. Для разнообразия мой сон решил не запоминаться, но это был, чтоб его, очень крутой кошмар.
Сигнальные маячки неуверенно подрагивали, пытаясь отличить настоящие проблемы от придуманных. Я повернула голову: скафандр валялся на полу, там, куда его и швырнула, вернувшись к себе. «Сесть. Сейчас же».
На полке сигналил планшет, сообщая, что до выхода из крейсерского режима осталось меньше часа. Меня трясло крупной дрожью, я вспоминала, что там — по ту сторону крейсерского режима, — и очень хотелось под бок к обормоту.
«Вот еще. Сама справишься, рыжая».
Я смогла наконец расслабиться и поняла, что нужны две вещи: первая называлась «кофесинт», вторая — «душ». Вообще-то была и третья, под названием «психиатрический осмотр», но в ту сторону мне смотреть чего-то не хотелось. Под горячим душем третью вещь удалось потеснить совсем далеко, зато нахлынули совсем уж неуместные фривольные мыслишки о Дональде.