Шаги в глубину
Шрифт:
Я схожу с ума, мой идиот. И тоже боюсь этого корабля, так что пора быть честной с собой: я не готова. Давай. Подумаем потом, что здесь делает флот.
Я кивнула.
— Х-хорошо.
На обзорных экранах начался бой. Группировки обменялись торпедными ударами, корабли пришли в движение, уклоняясь от вспухающих сверхмассивных боеголовок, но дредноут пока молчал. Сцинтиане отходили, и я сцепила руки перед грудью:
«Давай, скотина, «Выжигателем» их. Ты за нас не волнуйся, мы уже уходим, мы здесь лишние, но
Смотри, Алекса, ты еще часть Мономифа, оказывается.
Я опустила взгляд. По флагману попала смарт-ракета, раскрашивая его щиты, но «Голод» все не отвечал. Было в этом что-то невыносимое, что-то жуткое и страшное, а если не лезть в мистику, то объяснение было только одно: дредноут на полную мощность использовал подпространственную связь.
На коммуникационной панели горел сигнал вызова с позывными фрегата «Телесфор». Ненаправленная передача огромной мощности — флагман что есть силы ревел в эфир, и это был ответ, причем даже на те вопросы, которых я не додумалась задать.
И нападение сцинтиан, и спешка «Голода» — у всего этого была одна настоящая цель.
— Дональд, — позвала я, — ты, случаем, не в курсе, стоишь ли ты войны?
Хорошо, что на «Телесфоре» нет таймера обратного отсчета для режима невидимости. Это непозволительно усилило бы драматизм положения. Я видела глаза Донни. Видела бьющийся маячок входящего сигнала. Видела отблески битвы в каких-то семи-восьми мегаметрах. Я видела все это — и, что еще хуже, я понимала обормота: вот оно — прими вызов, получи ответы. Верни себе пять лет или умри счастливым.
Только это не решение.
Дональд смотрел на меня, чуть не дрожа от возбуждения. Ударить? Громко крикнуть? Поцеловать с языком? Просто отрубить сигнал? Нет, нет и нет. Увы, придется разговаривать, если я планирую остаться на одном корабле с обормотом.
— Дональд, послушай. Давай уходить.
— Они знают позывные «Телесфора», значит…
— Значит. Дональд, тебе нельзя туда.
Вот так, Алекса, вот так. Как с ребенком. И держи модуль связи на прицеле — чисто на крайний случай.
— Алекса, но там…
— Дональд, нет. У тебя есть Рея. Ей нельзя туда. Ты об этом подумал?
«Черт, как же тебя клинит от этой памяти, болван?! Ты забыл, что у тебя корабль смертников, или тебе уже все равно?»О, видимо, нет, потому что в его глазах появилось что-то вроде мыслей, там больше нет одержимости, и это обидно: всего одно имя — и главная цель жизни оказывается на втором плане.
Добиваем.
— Как ты там говорил? Хочешь, чтобы она нормально жила? Так давай, действуй! Или ответь — и тем самым верни ее назад в лаборатории.
Сдался. Взял и сдался — милый паренек, который решил, что он в ответе за кого-то. Меня трясло, когда Дональд кивнул, и я отключила оповещение о входящем вызове.
— Уводи нас, Дональд.
— Алекса, я…
Да, я в курсе. Я тебя сейчас в сотый раз на дню сломала, но это ничего, это дело такое.
— Нет. Задницу в руки — и уводи нас. В конце концов, я не могу.
Обормот кивнул и сел на ложемент. По рубке плясали сполохи: группа «Голод» жгла отходящих сцинтиан, а часть кораблей Империи шла к нам — к обломкам дредноута, и их сканирующие сферы работали по этой каше в надежде отыскать там маленький фрегат.
— А-алекса, — позвал меня Дональд за мгновение до того, как над ним зажегся порт синхронизации. — Спасибо.
Я пошла к двери. Ну что ты, обормот, не за что. Мне, видишь ли, тоже неохота в Империю, вот как есть неохота, и обидно, что ты об этом не вспомнил. Я вышла в коридор и столкнулась с Лиминалью.
Обмороженные уши зачесались.
— Пристегиваемся, Рея, — сказала я, обходя беловолосое оружие. — Сейчас будет весело.
— Я поняла.
«Поняла она».
В коридоре стало тускло: «Телесфор» бросил всю энергию на щиты и гравикомпенсаторы. Значит, стелс-экрана больше нет, мы парим среди обломков, и надо танцевать в лабиринте, прежде чем вырваться на простор и нырнуть.
— Алекса. Он так говорил?
Я остановилась. Голос был сухой и бесцветный, вполне вроде как узнаваемый, но что-то с ним было не так, с этим голосом.
«Она слышит сквозь переборки»,— такая была бестолковая первая мысль.
«Самое время разговаривать о таких интересных вещах»,— а вот это уже куда лучше.
— Да. Сказал, что хочет для тебя нормальной жизни.
До меня дошло, что общаться, стоя спиной к собеседнику, — это как-то по-хамски, и я повернула голову. Лиминаль со своим обычным нечитаемым выражением «я-тут-статуя» смотрела на меня, и я почувствовала, что у нее на языке вертится вопрос.
— Что такое нормальная жизнь?
Не это ты хотела спросить, сосулька бледная, ой не это.
— Наверное, это что-то теплое и без угрозы сдачи в лабораторию.
Фрегат словно бы висел неподвижно, компенсаторы пока справлялись, и я понимала, что знать ничего не хочу о той свистопляске, которая кипит снаружи. О том, как обормот бросает «Телесфор» из стороны в сторону. О том, что у нас на хвосте перехватчики. О том, что там космос, а впереди — изнанка. Я устала. У меня тут разговор, который куда интереснее, чем это все. Опять же, в какой еще ситуации я могу считать себя соперницей гвардейца ЕгоМеча?
— Понятно, — сказала Рея.
Разговор закончился, не начавшись. Серость освещения вдруг стала обесцвеченным негативом. Ну, здравствуй, изнанка.
— Лиминаль, — позвала я. — Зачем тебе нужна восемнадцатая поза бифудху?
Рея посмотрела мне в глаза — как-то странно, необычно посмотрела — и отвернулась.
— При высоких температурах в этой позе я не теряю сознания.
Высокие температуры… Мамочки. Лиминаль ушла, а я поняла, что прочитала в ее необычайно выразительном взгляде.