Шахнаме. Том 1

Фирдоуси Абулькасим

[О СОТВОРЕНИИ ЧЕЛОВЕКА]

В цепи человек стал последним звеном, И лучшее все воплощается в нем. Как тополь, вознесся он гордой главой, Умом одаренный и речью благой. Вместилище духа и разума он, И мир бессловесных ему подчинен. Ты разумом вникни поглубже, пойми, Что значит для нас называться людьми. Ужель человек столь ничтожен и мал, ¹³⁰ Что высших ты в нем не приметил начал? Земное с небесным в тебе сплетено; Два мира связать не тебе ли дано? Последний по счету, зато по судьбе Ты — первый в твореньи, знай цену себе. Слыхал я про это другие слова [15] . . . Но кто разгадает пути Божества! О том поразмысли, что ждет впереди; Цель выбрав благую, к ней прямо иди. Себя приучи не страшиться труда: ¹⁴⁰ Труд с разумом, с честью в согласьи всегда. Чтоб зло не расставило сети тебе, Чтоб мог ты противиться горькой судьбе, И горя не знал в этом мире и в том, И чистым предстал перед высшим судом, Подумай о своде небесном, что нам Недуг посылает и дарит бальзам. Не старится он от теченья времен, Трудами, печалями не изможден; Не зная покоя, свершает свой бег ¹⁵⁰ И тленью, как мы, не подвержен вовек; Награду нам шлет, судит наши дела; Не скроешь от неба ни блага ни зла.

15

По-видимому, здесь Фирдоуси намекает на наличие иных взглядов, принижающих достоинство человека, в том числе и на представление о человеке как о рабе в официальной религии.

[О СОТВОРЕНИИ СОЛНЦА]

Сверкающий яхонт царит в небесах, Не воздух, не дым, не вода и не прах. Там светочи яркие вечно блестят, — Как будто в Новруз разукрасили сад [16] . Там гордо плывет животворный алмаз, Сиянием дня озаряющий нас. С востока, в час утра как щит золотой, ¹⁶⁰ Он в небе всплывает, слепя красотой. Тогда озаряется блеском земля, Мир темный светлеет, сердца веселя. Но к западу солнце склонилось, и вот Ночь, полная мрака, с востока плывет. Вовек им не встретиться в беге времен — Таков непреложный, извечный закон. О ты, что, как солнце, блестишь в вышине! Скажи, отчего не сияешь ты мне?

16

Новруз — первый день персидского Нового года,—день весеннего равноденствия (21—22 марта нашего календаря). По персидскому солнечному календарю Новруз празднуется в первый день месяца Фервердина. Праздник Новруза, сохранившийся и в мусульманское время,

основной и любимый народный праздник Ирана. Следует отметить, что в глубокой древности Новруз отмечался не в день весны, а летом, в день солнцестояния, первый день месяца Огня (Азер).

[О СОТВОРЕНИИ МЕСЯЦА]

Дан ясный светильник полуночной мгле [17] . ¹⁷⁰ Не сбейся с пути, не погрязни во зле! Две ночи незрим он в просторе небес, Как будто, устав от круженья, исчез. Затем появляется желт, изможден, Как тот, кто страдать от любви осужден. Но только его увидали с земли, Он снова скрывается в темной дали. Назавтра поярче он светит с высот И дольше на землю сияние льет. К концу двух недель станет диском тот серп, ¹⁸⁰ Чтоб вновь неуклонно идти на ущерб. Он с каждою ночью все тоньше на вид, К лучистому солнцу все ближе скользит. Всевышним Владыкой он так сотворен; Вовеки веков не изменится он.

17

Образы месяца и солнца широко использовались и в народной поэзии и в классической литературе таджиков и персов. Полной луне — символу совершенной красоты и все затмевающего блеска, как правило, противопоставлялся новый месяц (полумесяц) — эмблема скорби, уныния, ущерба.

[ВОСХВАЛЕНИЕ ПРОРОКА И ЕГО СПОДВИЖНИКОВ] [18]

Лишь вере и знанию дух твой спасти, К спасенью ищи неустанно пути. Коль хочешь покоя ты в сердце своем, Не хочешь терзаться тоской и стыдом, — В реченья пророка проникни душой, Росой их живительной сердце омой. ¹⁹⁰ Промолвил узревший Божественный свет, В чьей власти веленье, в чьей власти запрет: [Мир, после пророков, что Бог ему дал,] [Достойней Бубекра мужей не видал.] [Омар, возвестивший народам ислам,] [Все страны украсил, подобно садам.] [Осман, что избранником стал им вослед,] [Был полон смирения, верой согрет.] [Четвертый — Али был, супруг Фатимы,] ²⁰⁰ [О ком от пророка услышали мы:] «Я — истины город, врата мне — Али»,— Пророка благие уста изрекли. Воистину воля его такова; Мне слышатся вечно святые слова. [Чти славное имя Али и других] [Затем, что упрочилась вера при них.] [Пророк — словно солнце, как звезды, — они. ] [Чти всех: нераздельны их судьбы и дни.] Раб верный, почту я пророка семью; ²¹⁰ Тот прах, где преемник ступал, воспою. Воистину, дела мне нет до других; Других никогда не прославит мой стих.. Представился мудрому мир-океан, Где, волны вздымая, ревет ураган. Подняв паруса, по бурливым водам Суда отплывают — их семьдесят там [19] . Меж ними просторное судно одно; Фазаньего глаза прекрасней оно. С родными на нем: Мухаммед и Али, — ²²⁰ Пророк и преемник, светила земли. Мудрец, увидав сей безбрежный простор, В котором смущенный теряется взор, Узнал, что валы опрокинут суда, И всех неизбежно постигнет беда. Он молвил: «С Неби и Веси потонуть [20] , — Не это ли к небу единственный путь? Мне руку подаст, избавляя от зол, Хранящий венец, и хоругвь, и престол, С ним кравчий, владеющий винным ручьем, ²³⁰ И медом, и млеком, и райским ключом. . .» Коль хочешь в обитель блаженства войти, — Тебе лишь с Неби и Веси по пути. Прости, коли этих не взлюбишь ты слов, Таков уж мой путь и обычай таков. Рожден и умру, повторяя слова: «Я — прах под стопою священного льва» [21] . Коль сердце твое — заблуждений очаг, Знай, сердце такое — заклятый твой враг. Презрен, кто великому в недруги дан; ²⁴⁰ Огнем да сожжет его тело Йездан! Питающий душу враждою к Али Злочастнее, верь, всех злочастных земли. Ты жизнью своею, смотри, не играй, Спасительных спутников не отвергай. Со славными шествуя рядом, и сам Склонишься ты к славным, великим делам. Доколе мне это сказанье вести? Умолкну: предела ему не найти.

18

Традиционное для мусульманского средневековья обращение к пророку (Мухаммеду) и — в зависимости от религиозного толка — к его главным сподвижникам и непосредственным преемникам: у суннитов — к четырем праведным халифам (Абу-Бекр-Бубекр, Омар, Осман и Али), у шиитов — к Али, мужу Фатимы, дочери пророка, с умолчанием или выпадами против узурпаторов и врагов семьи пророка (т. е. трех первых халифов). В дошедшем до нас тексте «Шахнаме» при подчеркнутом воспевании Али помянуты добром и его три предшественника. Однако в сопоставлении с последующими стихами (211—212) это упоминание производит впечатление какой-то случайности, нарочитости. Во всяком случае, подлинность ряда указанных бейтов — сомнительна, и в тексте они заключены в квадратные скобки.

19

Суда отплывают — их семьдесят там. — Семьдесят судов, носящихся по бурному океану бытия, по учению мусульманских богословов символизируют семьдесят религиозных вероучений. Образ, традиционно использовавшийся в мусульманской богословской и художественной литературе. По объяснению позднейших богословов (суфиев), все эти толки (суда) с большей или меньшей легкостью должны привести к спасению (к берегу), так как в основе их — вера в Бога. Лишь материалисты-философы (дахри) с их отрицанием веры безусловно погибнут. В частности, к таким осужденным на гибель материалистам в качестве главы их причислялся и знаменитый ученый и поэт — вольнодумец XI—XII в. Омар Хайям. Фирдоуси образно подчеркивает надежность судна пророка и Али (т. е. шиитского направления) и свою верность ему.

20

Здесь в переводе использованы арабские термины подлинника. Неби — пророк, Веси — душеприказчик, исполнитель воли пророка, законный наследник его в представлении мусульман-шиитов, т. е. Али.

21

Лев (хейдер — араб.) — эпитет Али.

[О ПРОИСХОЖДЕНИИ «ШАХНАМЕ»] [22]

О чем же запеть? Все пропето давно. Сказать мне о сказанном только дано. Преданий неведомых я не найду, ²⁵⁰ Плоды все обобраны в этом саду. Но если плоды мне сорвать нелегко — Забраться не мыслю я столь высоко, — Под древо заманит прохладная тень, Укроет, спасет благодатная сень. Быть может, я места добьюсь своего Под ветвью тенистого древа того, — Избегнув забвенья, не сгину в пыли, Пребуду я в книге великих земли. Не все одинаковы жизни пути: ²⁶⁰ Ты выдумкой повесть мою не сочти; Согласна в ней с разумом каждая речь, Хоть мысль доводилось мне в символ облечь. Старинная книга хранилась, и в ней [23] — Немало сказаний исчезнувших дней. В руках у мобедов тот клад уцелел [24] , Но каждый мудрец только частью владел. Жил рода дехканского витязь-мудрец [25] ²⁷⁰ Из чистых, добром озаренных, сердец. Любил он в глубины веков проникать, Забытые были на свет извлекать. Мобедов из ближних и дальних сторон Созвал и воссоздал он книгу времен [26] . Расспрашивал старцев о древних царях, О славных воителях-богатырях, — Как правили гордо они в старину Землею, что ныне у горя в плену, И как доживали со славой они ²⁸⁰ Свои богатырские, ратные дни. Поведали старцы друг другу вослед О жизни царей, о течении лет, И витязь, прилежно внимая речам, В заветную книгу их вписывал сам. . . Так памятник вечный себе он воздвиг. Чтут витязя мудрого мал и велик.

22

В данном разделе речь идет о собирании древних преданий в одну книгу («Ходай-наме», так называемое мансуровское прозаическое шахнаме) — являющуюся основой версификации Фирдоуси.

23

По-видимому, имеются в виду пехлевийские сасанидские хроники, включавшие и древние эпические сказания Ирана. По преданию, в конце правления сасанидов они были сведены в одну обширную «книгу владык» (пехл. — «Хватай-намак»). «Хватай-намак» (а также ее арабские переводы VIII—IX вв.) легла в основу новоперсидских прозаических сводов X в. (ходай-наме — шахнаме), в свою очередь послуживших основою для последующих версификаций. Не лишено вероятия, что речь идет и прямо о новоперсидском мансуровском шахнаме.

24

Мобеды (мубеды) — служители зороастрийского культа, представители господствовавшей, наряду с военной земельной аристократией, жреческой касты сасанидского государства. В эпоху создания «Шахнаме» зороастризм еще не был изжит, особенно в сельских местностях Средней Азии и восточного Ирана. Термин мобед, мубед (фарси) — собственно, «старшина магов-жрецов» (др.-перс. магупати). В «Шахнаме» мобеды выступают уже как мудрые советники, знатоки и хранители традиций, а не как собственно служители культа.

25

Рода дехканского витязь-мудрец, — т. е. принадлежавший к старинной земельной аристократии. Оппозиционно настроенные к новым феодальным порядкам и халифату, дехканы того времени являлись наряду с мобедами главными хранителями и ценителями старинных преданий. Под словами «витязь-мудрец», несомненно, имеется в виду Абу-Мансур ибн Абд-ар-Реззак — крупнейший земельный магнат и правитель Туса, а позднее и всего Хорасана, принимавший активное участие в сложной политической борьбе середины X в. С именем Абу-Мансура связано создание мансуровского прозаического шахнаме. Фирдоуси не называет здесь имени Абу-Мансура, одиозного для Махмуда Газневидского.

26

По-видимому, в данных бейтах речь идет уже прямо о создании новоперсидского (на языке фарси) свода, известного под именем «Ходай-наме» или мансуровского шахнаме.

[О ПОЭТЕ ДАКИКИ] [27]

Прославился труд достопамятный тот; Внимая чтецу, собирался народ. Был каждый в сказания эти влюблен, ²⁹⁰ Кто чистой душой и умом наделен. Молва разнеслась о певце молодом С чарующей речью и ясным умом. «Сказанья, — он молвил, — оправлю я в стих», И радость в сердцах поселилась людских. Но спутником был ему тайный порок, И в тяжких бореньях певец изнемог. Нагрянула смерть, навлеченная злом, Надела на юношу черный шелом. Пороку пожертвовав жизнью своей, ³⁰⁰ Не знал он беспечных и радостных дней; Сраженный рукою раба своего, Погиб: отвернулась судьба от него. Лишь только воспел он в двух тысячах строк Гоштаспа с Арджаспом — пришел ему срок [28] . Он умер и сказ не довел до конца: Погасла звезда молодого певца. Будь милостив, Боже, прости ему грех, Его не лишай ты небесных утех!

27

Дакики — талантливый поэт, современник Фирдоуси, убитый в расцвете сил и таланта своим рабом. От Дакики сохранилось несколько ярких лирических фрагментов и тысяча бейтов эпической версификации о появлении Зердешта (Зороастра), включенных Фирдоуси от имени Дакики в текст «Шахнаме». Можно, однако, предположить, что Дакики, версифицируя мансуровский свод, написал более чем тысячу бейтов, сохраненных в тексте «Шахнаме».

28

Лишь только воспел он в двух тысячах строк Гоштаспа с Арджаспом — пришел ему срок. Данный бейт взят переводчиком не из основного текста Вуллерса, а из примечаний. Гоштасп — шаханшах Ирана, покровитель и последователь учения Зердешта, Арджасп — его политический противник и ожесточенный враг новой веры (зороастризма).

[О СОЗДАНИИ ПОЭМЫ] [29]

От мыслей о юном певце отрешась, ³¹⁰ К престолу владыки душа унеслась [30] . Задумал той книге я дни посвятить, Старинные были в стихи воплотить. Совета у многих просил я не раз, Превратностей рока невольно страшась. Быть может, гостить уж недолго мне тут, Придется другому оставить свой труд. К тому же я верных достатков лишен, А труд мой — ценителя сыщет ли он? В ту пору повсюду пылала война [31] ; ³²⁰ Земля для мыслителей стала тесна. В сомненьях таких день за днем проходил; Заветную думу я втайне хранил. Достойного мужа не видел нигде, Который бы стал мне опорой в труде. . . Что краше чем Слова пленительный лад? Восторженно славят его стар и млад. [Не создал бы Слова прекрасного Бог —] [Стезю указать нам не смог бы пророк.] Я друга имел, — были мы, что двойной ³³⁰ Орех, оболочкой укрытый одной. «Мне, — молвил он, — смелый твой замысел мил; Ты, друг, на благую дорогу ступил. Вручу пехлевийскую книгу тебе [32] , За дело возьмись, не противься судьбе. Свободная речь, юный жар у тебя, Стиха богатырского дар у тебя. Ты песнь о владыках искусно сложи И тем у великих почет заслужи». Заветную книгу принес он потом, ³⁴⁰ И мрачный мой дух озарился лучом.

29

Традиционный раздел стихотворного введения в классических таджикских и персидских поэмах средневековья, обычно проливающий свет на личность автора поэмы и обстоятельства, связанные с началом работы над книгой. Из данного подраздела мы узнаем, что Фирдоуси обратился к мысли о стихотворном воплощении мансуровских сказаний о царях после трагической гибели Дакики, уже в зрелом возрасте. В этом разделе содержатся также многие другие ценные для исследователя моменты.

30

В оригинале дословно: «к трону царя мира», что может быть понято и как обращение к Махмуду Газневидскому.

31

Речь

идет о смутах и междоусобицах в последние годы распада государства саманидов (конец X в.).

32

Имеется в виду мансуровское шахнаме, т. е. книга, пехлевийская разве только по своему первоисточнику. Есть серьезные основания предполагать, что Фирдоуси не знал пехлевийского языка (точнее, графики пехлеви).

[ВОСХВАЛЕНИЕ АБУ-МАНСУРА ИБН-МУХАММЕДА] [33]

В ту пору, как труд я задумал начать, Жил муж, кем гордилась верховная знать; Из рода воителей князь молодой С умом прозорливым и светлой душой. Он был рассудителен, скромен и смел, Дар слова и ласковый голос имел. Промолвил он мне: «Все я сделать готов, Чтоб дух твой направить к созданию слов. Твои, чем смогу, облегчу я труды, ³⁵⁰ Покойно живи без забот и нужды!» Как плод охраняют от стужи, берег Меня покровитель от бед и тревог. Из праха вознес он меня в небеса, Тот праведный муж, властелинов краса. Пристало величие князю тому; Сокровища прахом казались ему; Он бренные блага земли не ценил И в сердце высокую верность хранил. Но скрылся великий, покинул наш круг, ³⁶⁰ Как тополь, исторгнутый бурею вдруг. Ударом злодейским сражен роковым, Ни мертвым не найден он был, ни живым [34] . Не видеть мне царского стана и плеч, Не слышать его сладкозвучную речь. Угас покровитель, и сирым я ста,д, Что ивовый лист, я в тоске трепетал. Но вспомнил я князя разумный совет, Он душу заблудшую вывел на свет. Князь молвил: «Коль сможешь свой труд завершить, ³⁷⁰ Его венценосцу ты должен вручить». Послушное сердце покой обрело, Надежда в душе засияла светло. И я приступил к этой книге из книг, К поэме во славу владыки владык [35] , — Того, кто счастливой звездою ведом, Престолом владеет, владеет венцом. . . С тех пор как Создатель сей мир сотворил, Он миру такого царя не дарил.

33

В ряде старых рукописей Шахнаме этот подзаголовок вообще отсутствует или дается просто — Абу-Мансур Мухаммед. Абу-Мансур — скорее всего один из рядовых редставителей старой (дехканской) аристократии Туса, безвестно погибший в разгар междоусобиц.

34

Ни мертвым не найден он был, ни живым. — Это указание Фирдоуси на безвестную гибель Абу-Мансура Мухаммеда исключает возможность отождествления его с историческим Абу-Мансуром — правителем Туса, отравленным саманидами в 963—964 г.

35

Имеется в виду султан Махмуд Газневидский.

[ВОСХВАЛЕНИЕ СУЛТАНА МАХМУДА] [36]

Лишь солнце явило сиянье лучей, ³⁸⁰ Мир сделался кости слоновой светлей. Кто ж солнцем зовется, дарящим тепло? От чьих же лучей на земле рассвело? То царь торжествующий Абулькасим [37] , Престол утвердивший над солнцем самим. Восход и Закат он дарит красотой [38] ; Весь край будто россыпью стал золотой. И счастье мое пробудилось от сна; Воскресла душа, вдохновенья полна. Я понял: певучему слову опять, ³⁹⁰ Как в прежние дни, суждено зазвучать. Властителя образ лелея в мечтах, Уснул я однажды с хвалой на устах. Душа моя, в сумраке ночи ясна, Покоилась тихо в объятиях сна. Увидел мой дух, изумления полн: Горящий светильник вознесся из волн. Весь мир засиял в непроглядной ночи, Что яхонт, при свете той дивной свечи. Одет муравою атласною дол; ⁴⁰⁰ На той мураве бирюзовый престол, И царь восседает, — что месяц лицом; Увенчан владыка алмазным венцом. Построены цепью бескрайной стрелки, И сотни слонов воздымают клыки [39] . У трона советник, в ком мудрость живет [40] , Кто к вере и правде дух царский зовет. Увидя величья того ореол, Слонов, и несчетную рать, и престол, Взирая на лик светозарный царя, ⁴¹⁰ Вельмож я спросил, любопытством горя: «То небо с луной иль венец и престол? То звезды иль войско усеяло дол?» Ответ был: «И Рума и Хинда он царь [41] , Всех стран от Каннуджа до Синда он царь [42] . Туран, как Иран, перед ним преклонен [43] ; Всем воля его — непреложный закон. Когда возложил он венец на чело, От правды его на земле рассвело. В стране, где законы Махмуда царят, ⁴²⁰ Свирепые волки не тронут ягнят. От башен Кашмира до берега Чин [44] Его прославляет любой властелин. Младенец — едва от груди оторвут — Уже лепетать начинает: «Махмуд». Воспой это имя в звенящих строках! Той песней бессмертие сыщешь в веках. Его повеленьям ослушника нет, Никто не преступит служенья обет». И я пробудился, и на ноги встал, ⁴³⁰ И долго во мраке очей не смыкал. Хвалу я вознес властелину тому; Не золото — душу я отдал ему. Подумал я: «Вещий приснился мне сон. Деяньями шаха весь мир восхищен. Воистину должен прославить певец Величье, и перстень его, и венец». Как сад по весне, оживает земля; Пестреют луга, заленеют поля, И облако влагу желанную льет, ⁴⁴⁰ И край, словно рай лучезарный, цветет. В Иране от правды его — благодать, Хвалу ему всякий стремится воздать. В час пира — он в щедрости непревзойден, В час битвы — он мечущий пламя дракон; Слон — телом могучим, душой — Джебраил [45] : Длань — вешняя туча, а сердце — что Нил. Врага ниспровергнуть ему нипочем, Богатства отвергнуть ему нипочем. Его не пьянят ни венец, ни казна, ⁴⁵⁰ Его не страшат ни труды, ни война. Мужи, что владыкою тем взращены, И те, что подвластны, и те, что вольны, Все любят безмерно царя своего, Все рады покорствовать воле его. Над разными землями власть им дана, В преданьях прославлены их имена. И первый из них — брат владыки меньшой [46] ; Никто не сравнится с ним чистой душой. Чти славного Насра: могуч и велик ⁴⁶⁰ Пребудешь под сенью владыки владык. Правитель, чей трон над созвездьем Первин [47] , Кому был родителем Насиреддин, Отвагою, разумом, благостью дел Сердцами знатнейших мужей овладел. Правителя Туса еще воспою [48] , Пред кем даже лев затрепещет в бою. Щедротами свой осыпая народ, Для доброй лишь славы он в мире живет. Стезею Йездана ведет он людей, ⁴⁷⁰ Желая царю нескончаемых дней. . . Властителя да не лишится земля, Да здравствует вечно он, дух веселя, Храня свой престол и венец золотой, Не ведая бед, под счастливой звездой! Теперь обращусь я к поэме своей, К сей книге увенчанных славой царей.

36

Эти заключительные бейты стихотворного «Введения» к поэме представляют собой панегирик султану Махмуду Газневидскому.

37

Абулькасим (Абу-ль-Касем) — одно из почетных имен Махмуда Газневидского.

38

Речь, по-видимому, идет о том, что Махмуд Газневидский, прочно закрепивший за собой восток Ирана и Индию, успешно укреплял свои позиции и на подступах к западу Ирана, т. е. выступал в ореоле восстановителя древней государственности.

39

Использование в войске боевых слонов, этих «танков древности», вывезенных Махмудом из Индии, произвело на современников большое впечатление, хотя и в древнем Иране были случаи использования слонов. В решающей битве близ Балха (1008 г.) пятьсот слонов Махмуда принесли ему победу над караханидами.

40

У трона советник, в ком мудрость живет. — Имя советника — везира Махмуда — не названо. Скорее всего, мог подразумеваться основной везир Махмуда Газневидского до 1011 г. — Фазл Исфераини.

41

Рум — Римская империя, Византия, точнее малоазиатские владения Римской империи; Хинд — Индия.

42

Каннудж (или Канаудж — арабизованное от санскр. Каньякубджа) — столица одного из крупных индийских государств в период мусульманских завоеваний Махмуда Газневидского, ныне небольшой городок на реке Ганг. Синд — имеется в виду долина нижнего Инда, где рано и прочно утвердились мусульмане. Старые мусульманские авторы обычно различали Хинд (Индию — немусульманскую страну индусов) от Синда — долины Инда и Мекрана.

43

Туран, как Иран, перед ним преклонен. — В данном случае речь идет о суверенитете Махмуда над владениями караханидов, т. е. о саманидской Средней Азии.

44

Кашмир — город в Индии; Чин — Китай.

45

Джебраил (Гавриил) — библейский и христианский образ архангела-благовестника. У мусульман Джебраил — вестник, передающий избраннику Мухаммеду подлинные слова Аллаха (суры Корана).

46

И первый из них — брат владыки меньшой. — Младший брат Махмуда Газневидского, Наср. Наместник Хорасана, — основных иранских областей саманидов. По-видимому, являлся покровителем и ценителем литературы. Поэты так называемого литературного круга Махмуда посвящали Насру свои лучшие касиды.

47

Первин (авест. paoiryaeinyas) — созвездие Плеяд. Известно также под арабским названием Сурейя.

48

В тексте неясно, о ком идёт речь. Можно было бы предположить Абу-Мэнсура, но в редакции, посвященной Махмуду Газневидскому, это представляется невозможным.

КЕЮМАРС [49]

[Царствование длилось тридцать лет]

О чем повествует сказитель-дехкан [50] ? Кто первый величием был осиян? Кто голову царским украсил венцом? ⁴⁸⁰ Никто уж не помнит о времени том. Лишь сказ уцелевший, к отцам и сынам Дошедший от дедов, поведает нам, Кто первый властителя званье обрел, Над высшими выше ступенью взошел. Мудрец, летописец седой старины, Кем сказы про витязей сохранены, Сказал: «Сей престол Кеюмарс нам воздвиг, И первым он был из венчанных владык». Вот солнце к созвездью Овна подошло, ⁴⁹⁰ Неся ликование, свет и тепло, И так засияло, сердца веселя, Что юной в лучах его стала земля. Тогда Кеюмарс повелителем стал; Высоко в горах он сперва обитал; Там счастье обрел и державный удел, Себя и мужей в шкуры барсов одел. С тех пор стали люди умнеть и умнеть, И все обновилось — одежда и снедь. Он царствовал тридцать блистательных лет [51] , ⁵⁰⁰ Прекрасен на троне, как солнечный свет; С престола сиял двухнедельной луной [52] , Что с тополя светит порою ночной. Животные, хищники, с разных дорог Сбегаясь, ложились у царственных ног. И люди склонялись пред шахом, чей трон Звездою счастливою был озарен. Они приближались, поклоны творя, И всем возвещались законы царя. Был сын у властителя, светел лицом, ⁵¹⁰ Отвагой и мудростью сходен с отцом. Такого земля не рождала вовек, А звали блистательного — Сиямек [53] . Прославленный, полный достоинств юнец Отрадою был Кеюмарсу. Отец  Все думал о сыне в тревоге, в слезах. Жег душу ему за любимого страх. Года за годами над миром текли; Мужала держава владыки земли. Врагом ему не был никто из людей, ⁵²⁰ Но злобу таил Ахриман-лиходей [54] . Он завистью неистребимой горел, И замысел черный в лукавом созрел. Был сын у него, словно волк молодой, Свершавший набеги с голодной ордой. Задумал дорогу он к трону искать, Царя Кеюмарса корону искать. А тот безмятежно страной управлял, И злобный соперник покой потерял. И многим поведал он умысел свой, ⁵³⁰ И мир уже полнился грозной молвой. А сам Кеюмарс и не ведал о том, Что против него замышлялось врагом.

49

Кеюмарс — в поэме Фирдоуси первый владыка Ирана, родоначальник всех последующих владык, первоцарь-первочеловек. Образ Кеюмарса восходит к древним космическим мифам о первозданной корове и о первочеловеке-полуживотном. По Авесте и пехлевийским источникам, Кеюмарс порождает Машйа и Машйана, что соответствует библейским Адаму Еве. В «Шахнаме» Машйа и Машйана не упоминаются.

50

В своей поэме Фирдоуси неоднократно ссылается на таких безыменных дехканов (или мобедов) — сказителей, лишь в очень редких случаях называя имя хранителя древних сказов.

51

Столь маленький срок правления первого царя (равно как сорок лет правления его внука Хушенга и тридцать лет правления сына последнего — Тахмуреса) в сравнении с многовековыми царствованиями последующих владык Ирана — Джемшида (700 лет), Зохака (1000 лет), Феридуна, Менучехра и других, полностью соответствует указаниям литературных источников Фирдоуси. В Авесте и в пехлевийской литературе о тридцати годах жизни Кеюмарса говорится как о завершающем периоде борьбы с Ахриманом, а вообще для жизни ему отводится мифологический срок — 3000 лет.

52

Традиционный образ средневековой поэзии: сочетание стройного стана (кипарис) и красивого лица (полная луна). Сравнение многократно обыгрывалось в стихах последующих классических поэтов Ирана

53

Сиямек — в «Шахнаме» имя сына и погибшего наследника Кеюмарса. В пехлевийской литературе — Сиямек — сын Машйа и Машйана.

54

Ахриман — олицетворение зла в древнеиранской мифологии и позднейшем зороастризме. Общеизвестен подчеркнуто дуалистический характер иранской мифологии и религии, где извечно существующие два начала — доброе (авест. спента-майньо — святой дух), в позднейшем зороастризме светлое верховное божество Ахура-мазда (Ормузд) и Ангра-майньо (злой дух, Ахриман) — почти равносильны. В будущем победа светлых сил обеспечена в эсхатологии зороастризма, а пока злое начало равно принимает участие в создании мира и борется за власть над ним. Люди активно участвуют в борьбе за власть на стороне добра или зла. Эта борьба, принимающая разные формы, красной нитью проходит через всю поэму Фирдоуси.