Шахразада. Рассказы
Шрифт:
«Так жить невозможно!»
После долгих переживаний и сомнений он принял жестокое решение — дать жене развод.
В нашем квартале все языки принялись поносить его и упрекать в безнравственности. Но он с безразличием встретил эту волну осуждения. Более того, опять бросил вызов кварталу, появившись в один прекрасный день с новой женой — иностранкой. Патрик утверждал, что она француженка, но соседи, которые всегда все знают, настаивали, что она родом всего-то из сирийских греков. Молодые везде ходили вместе, и женщина бесстыдно демонстрировала
Патрик аль-Хамави терпел все это, прячась за маской пренебрежения и высокомерия. Но его подстерегали и другие трудности, которые вскоре безжалостно обрушились ему на голову в собственном доме. Дело в том, что жене скоро надоел наш квартал и его обитатели с их нравами и привычками и она принялась поносить их днем и ночью, не скупясь на едкие замечания и насмешки. Бедняга Патрик увяз по уши в этой обоюдной вражде, не находя от нее покоя. Ему говорили:
— Дай ты ей развод и положись на Аллаха!
Но он упрямо возражал:
— Нет, это бы значило, что я смирился с поражением.
Жена, со своей стороны, тоже предлагала развестись, но он гордо отказывал ей в этом. Так продолжалось какое-то время, пока, однажды проснувшись, Патрик не обнаружил, что она сбежала из дома, из квартала и даже из страны.
Когда волнения и пересуды в квартале улеглись, друзья стали советовать ему вернуть первую жену, но он с негодованием отвергал такое предложение:
— Что может быть глупее!
— Ты что же, намереваешься вернуть вторую?
— А уж это было бы настоящим безумием!..
…Прошли годы. Патрик облысел и состарился, но так и остался одиноким. Когда при нем говорят о женщинах, он кряхтит, тяжело вздыхает и глубокомысленно произносит:
— Да, мне бы следовало жениться. Это необходимо. И надо поторопиться… Но мой опыт не пропал даром. Теперь я по крайней мере знаю, чего хочу…
Али, мой друг, — торговец кофе. У него в нашем квартале лавочка и маленькая кофейня, доставшиеся ему в наследство от отца. Однажды, когда я зашел в кофейню, он подсел ко мне и спросил:
— Ты знаешь девицу, дочь Амины из пекарни?
— Конечно, знаю, — отвечал я, с наслаждением вдыхая крепкий и острый запах кофе. — Весь наш квартал ее знает.
— Что ты о ней думаешь?
— Девочка редкой красоты, помогает матери в работе…
— А еще что ты о ней знаешь?
Я улыбнулся.
— Много чего говорят!
Али поправил на голове чалму и вздохнул.
— Я и сам все знаю. Знаю, например, что она впервые согрешила
Я утвердительно кивнул головой. А он продолжал скорбным тоном, словно исповедуясь в собственных грехах:
— Потом бегала на свидания с аль-Ханафи, мальчишкой из лавки пряностей…
— Ты слишком близко принимаешь все к сердцу. Стоит ли из-за этого расстраиваться?!
— Еще говорят о ее связи с полицейским!
— Уж не собираешься ли ты писать ее биографию? — спросил я, смеясь.
— А еще с Хасанейном, водоносом.
Я расхохотался:
— Да, поведение непохвальное.
— А может быть то, что мне не известно, еще хуже.
— Кто знает. Но, наверно, она не единственная такая в нашем квартале.
Али опять вздохнул.
— Но она единственная, которую я люблю.
Я удивленно хмыкнул.
— И ты тоже хочешь примкнуть к колонне ее любовников?
Он посмотрел на меня долгим взглядом.
— Нет, я намерен на ней жениться!
— Не верю…
Он еще больше посерьезнел и нахмурился.
— Это решение далось мне нелегко. Но оно бесповоротно. Неважно, что будут говорить в нашем квартале!..
И Али выполнил свое решение.
В нашем квартале был период, который можно назвать эпохой Зейнаб. Ее отец торговал с лотка фруктами, а мать — яйцами. Зейнаб оказалась последней в виноградной кисти, все остальные ягоды которой — мальчики. Она была ослепительно красива, и с этой-то ее красотой и связана вся история.
В детстве она была хорошенькой куколкой, к которой наперебой тянулись руки, как к яркой игрушке; в отрочестве привлекала стройностью и грациозностью, а в юности созрела в первую красавицу нашего квартала.
Зейдан, отец ее, сказал жене:
— Девочку нужно закрыть в доме.
Мать была вынуждена согласиться, хотя она предпочла бы, чтобы Зейнаб сама зарабатывала себе на хлеб.
От женихов не было отбоя, и семья от такого их количества приходила в затруднение и замешательство. Мать говорила:
— Справедливо, чтобы судьба Зейнаб оказалась достойной ее красоты.
Поэтому была отвергнута рука племянника, сына ее сестры, возчика двухколесной арбы. Родственные узы распались, и между сестрами вспыхнула вражда, за которой наш квартал следил со злорадством, восторгом или порицанием.
Примерно в одно время к Зейнаб стали свататься Хасан, продавец фесок, и Халиль, помощник мясника. Они вступили в жестокое соперничество, кончившееся дракой, из которой оба вышли с хроническими увечьями.
И вдруг ее руки попросил Фараг ад-Дари — настоящий эфенди, уважаемый учитель, находящийся на государственной службе. Он, безусловно, мог считаться пределом мечтаний в их среде.
— Это тот, кто нам подходит! — решила мать.
Но Али, приказчик из посудной лавки, однажды вечером преградил дорогу учителю и прошептал ему на ухо: