«Шахтёрские университеты» и «хрущёвская оттепель» на Северном Урале
Шрифт:
Вот я лётчик-истребитель, но уже не пропеллер перед глазами, а рёв реактивного двигателя позади, не гашетка пулемёта, а пушечка, а то и ракетки…
Бессмысленно летать, оставлять за собой белую полосу, когда нет войны и некого сбивать в голубом небе.
В детстве, правда, я мечтал стать шофёром, но, увидев, какие шофёры грязные, перемазанные, я задумался. Я не любил немытых рук, немытого лица и частенько в свой адрес слышал шипение: белоручка…
Всё же один случай вызвал во мне восторг. Однажды мы шли в школу, голосовали обычно бортовым машинам, но в тот раз их было мало, и они не останавливались, видимо,
Как вдруг, к нашему неописуемому удивлению, остановилась легковая машина. Это была новенькая «Победа», по тем временам, почти несбыточная мечта всех автомобилистов. Ошеломлённые, мы стояли, не двигаясь, боясь прикоснуться к этой красавице. Тогда водитель открыл переднюю дверь и скомандовал: садитесь. Я оказался первым и уселся рядом с шофёром. Тогда он, перегнувшись через спинку сиденья, открыл заднюю дверь. На заднее сиденье уселось несколько ребят, заполнив его полностью. Остальные, не поместившиеся, робко топтались возле машины. Хозяин машины, а по всему было видно, что он хозяин машины, одет был в гражданскую одежду, на груди у него сверкал орден Героя Советского Союза, а это важнее медалей во всю грудь.
– Забирайтесь все, – теперь уже повелительно скомандовал герой. Так что все ребята поместились в машине, расположились сидя, стоя и лёжа пластом.
Когда мы у школы покидали машину, на наше возбуждённое «спасибо» герой протёр глаза платком и пробормотал: «только учитесь хорошо, ребятки».
Я тут же в грядущих своих планах сделал заметку: если уж за руль, то только уж в таком качестве.
В дальнейших рассуждениях о своей судьбе я решительно отмёл ещё две профессии: учителя и врача.
Единожды выбрать на всю жизнь профессию учителя, чтобы потом париться с этими шкодливыми ребятами, или врача, работающего с больными, кашляющими, харкающими, стонущими, да ещё и помирающими – ну что может быть хуже? Если учесть к тому же мою природную застенчивость, непереносимость чужой боли и вульгарную брезгливость…
Тут уместны вопросы: а что же мне в жизни больше всего нравилось? Чего жаждала душа? К чему стремился разум? На этот счёт у меня сомнений не было. Это была литература! Интересовали также философия и психология. Но это всё было в книгах, и я мог всё это постичь самостоятельно.
Разумеется, это всё что касалось духовной ипостаси. Но ведь необходимо было подумать и о хлебе насущном. Тут в дело вступала группа силлогизмов: «не потопаешь – не полопаешь». Теперь ещё включалась бытовая логика, и я начинал рассуждать. На долгую учёбу в учебных заведениях, на ничтожную стипендию рассчитывать было глупо. Надеяться на помощь родителей, не имеющих денег, было бы ещё глупее. Вот поэтому подобные мне ребята поступали в училища, где кормили, одевали, а после окончания обеспечивали работой, а стало быть и зарплатой. Служить в армию тоже шли охотно. Она вызволяла ребят из колхозного ярма и также кормила, одевала, давала иногда специальность, которая могла пригодиться на «гражданке».
Глава 4. Первая попытка
Однажды я поехал в город, чтобы продать собранные грибы, ягоды и для собственного удовольствия исполнить культурную программу, то есть посмотреть все кинофильмы, которые идут во всех кинотеатрах. Шёл только один новый фильм, который я ещё не смотрел, а фильмы, виденные мною ранее, я проигнорировал. Оставалась ещё уйма времени, и я стал бродить по городу, обращая внимание на вывески учебных заведений.
Моё внимание привлекла вывеска с надписью «Библиотечный». Сердце тут же откликнулось: уж не эта ли моя альма-матер! Я оттянул на себя пружину тяжёлой двери и зашёл в вестибюль этого старинного здания. В полумраке, особенно после дневного яркого света, я разглядел группу девушек. Они о чём-то оживлённо разговаривали, перемежая свою беседу смехом, очень похожим на кудахтанье кур. Многие их них поблёскивали стёклами очков. Неуютно мне всё это показалось…
Я услышал за спиной взрыв хохота, когда за мной закрывалась входная дверь.
«Курятник какой-то!» – подумал я.
Через некоторое время я снова набрёл на «Вывеску». Из её анонса я выяснил, что там можно получить специальность «технология силикатов».
Что такое силикаты, я не знал, вот именно это и привлекло моё внимание. Я изучил условия приёма и решил сюда непременно наведаться, с целью получения специальности «технология силикатов». Что-то в этом звуке обдало меня чуть ли не ветром романтики.
Я собирал необходимые справки для поступления, когда мать моего одноклассника Шурика полюбопытствовала: действительно ли я собираюсь ехать поступать учиться. На мой утвердительный ответ она попросила взять с собой Сюрика. Так как она присюсюкивала, то все и звали её Шурика Сюриком. Я, конечно, не мог отказать тёте Моте, как её звали за глаза, и согласился. Сказал, какие необходимые справки нужно собрать.
Я поработал над билетами для поступающих. Сюрика эта сторона дела не интересовала. Зато он показал мне маленький самодельный сундучок, изготовленный из фанеры, вымазанный чёрно-грязной краской. Закрывался он крохотным навесным замочком, таким же крохотным ключиком. Во всяком случае, по мнению Сюрика, сохранность предметов и вещей в этом сундучке надёжно гарантировалась. И он даже предложил часть объёма в нём мне. Приехали мы в город очень ранним пригородным поездом. Пришлось подождать, пока откроется это учебное заведение, чтобы подать свои документы. Нас предупредили, что допущенные к экзаменам будут проинформированы списками на «Доске объявлений».
А пока же нас как иногородних направили в общежитие. В большой комнате, которая скорее могла бы называться небольшим залом, стояли металлические кровати с панцирными сетками. Никаких спальных принадлежностей не было и в помине. Правда, это ничуть не смутило иногородних селян, явно не привыкших к городской роскоши. Панцирные сетки от долгой эксплуатации сильно провисли и были похожи на гамаки.
Абитуриентов это приводило в восторг, и они с металлическим лязгом покачивались, наслаждаясь городским комфортом. После обеда «списки» пригласили на письменный экзамен по литературе. Проштемпелёванные листки с работой принимала женщина.
Она брала листок, отмечала что-то в журнале, даже не взглянув на абитуриента. Пожалуй, она один раз посмотрела на автора работы, которым был я. Поразила её же с первого взгляда на листок необычно чёткая, красивая каллиграфия.
Я переписывался со старшими ребятами, которые уже служили в армии, и те с гордостью показывали мои письма своим сослуживцам. Их товарищи пророчили мне карьеру ротного, а то и полкового писаря. В армии тогда не было не только персональных компьютеров, но и обычных пишущих машинок.