Шальная магия. Здесь

Агатова Анна

Кито, заглядывавший в это время по привычке в окно, расплылся в улыбке. Альбина, заметившая его, добавила:

— Если он научится читать и писать. И приобретет кое-какие манеры.

— Алечка, но если бы ты приняла предложение Виктора, то Фернон… — матушка скривилась, будто выпила горькой настойки, — … то он бы отстал от тебя. Разве нет?

Альбина в сомнении покачала головой.

— Может, если не Виктор…

Фекла Фроловна горестно вздохнула:

— Ну на Осенний-то бал пойдешь?

Матушка смотрела на неё с тем

просящим выражением, которого дочь терпеть не могла. Просто именно так выглядела матушка в кошмарах Альбины, когда думала о том, что будет, если к положенному сроку ей не удастся выйти замуж.

Глядя в эти просящие глаза, Альбина поняла, что сил на отговорки, пререкания, убеждение не осталось. Тяжело выдохнула и согласилась:

— Пойду.

***

Платье мадам Зу сшила ещё более великолепное, чем на первый бал. Матушка замерла в немом изумлении, наверное, на целую минуту, когда увидела дочь в обновке. А потом всплеснула руками:

— Алечка! Какая же ты у меня красавица!

И почти такая же реакция была у гостей в мэрии, когда Альбина вместе с матерью вошла в высокие двери. Знакомые матушки раскланивались с улыбками, некоторые даже подошли, чтобы выразить уважаемой Фекле Фроловне восхищение её дочерью. А Альбина смотрела на большое, ярко освещенное помещение, на гостей, на великолепие их нарядов, улыбалась в ответ на приветствия и приветствовала сама, и чувствовала, что нет в душе той дрожи, что была на первом балу, нет предвкушения чуда, и даже ощущение праздника было блеклым.

«Папочка, я всё равно буду счастлива! Обещаю!» — твердила она, проходя с матушкой в бальный зал вместе с другими гостями. И с теми же мыслями танцевала первый танец с Виктором.

Он пригласил её, едва она вошла, и теперь, кружа в танце, смотрел на неё глазами печальной собаки, которую выгнали на мороз. Молчал и просто смотрел. Альбина устала от неловкости на второй минуте и делал вид, что ничего никому не должна объяснять, отвечать взаимностью или обещать, и просто танцевала, кружилась и старалась быть счастливой.

Потом были другие танцы и другие молодые люди, приглашавшие после. Всем она улыбалась одинаково, одинаково была приветлива. И ждала. Потому что осенний бал — это не просто танцы, это ритуал, знаковое событие, которого ждут весь год и на которое надеются.

Основная часть началась после шестого танца. Глава города, оказавшийся живым и подвижным пожилым мужчиной с небольшой копной седых волос и такой же седой бородкой, вышел в центр бального зала и торжественно и радостно провозгласил:

— А сейчас, господа, традиционное представление пар и помолвки!

Осенний бал потому и привлекал всех девушек и молодых людей, что на нём обручались пары, объявляя себя женихом и невестой. И такая помолвка считалась счастливой и почетной, становясь залогом удачи в семейной жизни.

Глава города отошел к помосту, задрапированному тканями в цвет убранства зала, но явно неотносящемуся к его обстановке,

взобрался на него и приготовил перо и большую папку с бумагами, в которые заносились имена будущих молодоженов.

Первая пара вышла на свободное пространство бального зала робко, неуверенно посматривая друг на друга и на гостей, и двинулась к мэру. Их поддержали аплодисментами и улыбками. Тут же вышла и вторая пара, они двигались уже смелее, а за ними ещё и ещё одна, образовывая небольшую очередь.

Альбина, взглянув на Фёклу Фрловну, заметила горечь на её лице и только качнула головой — что тут поделать? Нельзя выходить замуж за первого же симпатичного человека, и жаль, что маме это никак не объяснить. Но она обещала быть счастливой, и именно это сейчас и делала — строила своё счастье, пусть и отказывая первому посватавшемуся к ней мужчине.

— Мадмуазель Альбина, — услышала она нерешительное.

Обернулась. Рядом стоял Виктор и смотрел на неё вопросительно. Альбина прикусила губу. Неловко, как же неловко! Надо было найти слова, чтобы вежливо и необидно сказать, что решения пока нет, что оно не принято, но слова не находились, а лицо у Виктора становилось все бледнее, а отчаяние в глазах все ярче.

— Виктор, друг мой, я же вам всё объяснил.

Альбина услышала этот голос и одновременно почувствовала жесткую хватку выше локтя. Всё внутри застыло, закаменело —за локоть её держал Ольгерд Фернон и улыбался своей кривоватой улыбкой.

— Пойдемте, мадмуазель, — негромко, но повелительно проговорил он.

— Ку… куда? — с трудом выговорила Альбина.

— Туда, — и сухощавая кисть с длинными пальцами указала на центр зала. Зато вторая рука, пальцев которой видно Альбине не было, очень и очень болезненно надавили на её локоть, вынуждая двигаться рядом и чуть впереди.

Она беспомощно глянула на огорченного Виктора, обернулась на матушку, смотревшую им с Ферноном вслед. Как ни огорчался Виктор, но он отступил, спасовал. И Альбина сквозь сковывающий её ужас поняла, что на него надеяться не стоило и не стоит. А растерянное, не понимающее лицо матушки давало понять, что и от неё помощи ждать не следует.

— Отпустите немедленно! — прошипела девушка из чистого упрямства, даже не надеясь на успех.

Они ещё не вышли на свободное место зала, но взгляды гостей, которые провожали их, уже наполнялись теплом и улыбками: ну а как же, ещё она пара, и это радость.

— Я попрошу вас не дергаться, дорогая моя невеста, — проговорил Ольгерд улыбаясь той самой жуткой улыбкой каждому, кто обращал на них внимание.

Беспомощность.

Отчаяние.

Ужас.

Взгляд Альбины судорожно метался по залу в поисках хоть какой-то, хоть самой маленькой надежды на помощь. И её загнанный взгляд встретился с вопросительным Альберта. И она отчаянно зажмурилась и закусила губу, готовая расплакаться. А когда открыла, господин Бономме пробирался в её сторону.