Шальные миллионы
Шрифт:
Ночью, перед самым рассветом, Костя проснулся с какой-то тайной, неосознанной тревогой, вышел на балкон. Дон курился туманом, едва заметные клубы теплых испарений ворочались над водой, словно живые существа. За Доном темным пятном, и тоже словно живой, дремал лес. «Родная сторонушка», — вдыхал полной грудью ночную прохладу. Он хотя и живет много лет в Питере, но корни его здесь, и здесь же проходили его институтские каникулы и потом многие отпуска. Отец любил Костю, и сын платил ему нежной привязанностью. У Евгения Владимировича был сын от второй жены, — почти ровесник
Разбудила его тревога сердца, она явилась во сне, как это часто бывает с людьми, которых преследует опасность. «Личное дело! — подумал он. — В милиции, в отделе кадров, лежит его личное дело. Станица Каслинская указана как место рождения. И конечно же, тут его родители, родственники, друзья. Сюда он и поедет! Ясно как день. Глянут в личное дело и — поймут».
Удивлялся, как это он, такой умный, опытный, — он так и думал о себе: умный! — и дал такого маху. Был почти уверен: не сегодня — завтра «Спиноза» явится сюда со своим боевым отрядом.
Заглянул в комнату Амалии. Она спала на роскошной тахте под легким шелковым одеялом. Окно у изголовья распахнуто настежь. И не было мух, комаров, — плотная металлическая сетка заподлицо вставлена в оконную раму. У отца золотые руки, он делал тут все сам, и дом ладил с размахом, и удобства предусмотрены под стать столичным.
Тихонько прикрыв дверь, Костя прошел в душевую. Тут ванна и душ, и вода в баке подогревалась электричеством, и приборчик показывал температуру воды. На любой вкус и желание.
Костя принял холодный душ, хорошо обтерся, прошел в свою комнату, где был телефон, — хотел позвонить Сергею, но телефон, словно угадав его желание, зазвонил сам. Костя глянул на часы: не было еще и пяти, а кто-то звонит!
— Алло! Это ты, Сережа. Я тебя слушаю.
Сергей звонил из района, но не из милиции, а из автомата. И голос был тревожным.
— Костя! Из Питера прибыл отряд грузин с ордером на твой арест. Их пятеро. Вожака зовут Тариэл. Через полтора-два часа будут у вас. Слушай мою команду и выполни все в точности. Оденься хорошо, возьми в сарае удочки и на своей «Волге» поезжай в хутор Кулябский. Там живет Аннушка, наша племянница, — ты ее знаешь. Я ей звонил, она тебя ждет и отвезет на катере в безопасное место. Через три-четыре часа я буду у вас, и мы обговорим дальнейшие ходы.
— Но Амалия… Она поедет со мной?
— Амалия спит? И ладно. Не буди ее. Оставь на столе записку: «Поехал на рыбалку».
В самом деле! Зачем ее волновать?
Наскоро собрался, вывел машину и — в дорогу.
Хутор Кулябский находился в семи километрах от станицы. Дом Ворониных был крайним в станице, а дом Анны — крайним на хуторе, — никто не видел, как Костя выехал из гаража отца, не увидели его в такую рань и хуторяне.
Анну он знал еще девочкой, но лет пять они не виделись. В институте она начала писать рассказы, — ее раза два напечатали в московском журнале, а недавно в местном издательстве вышел сборник рассказов.
Анна ждала его и, едва Костя заглушил двигатель, подошла к автомобилю, протянула руку:
— Здравствуйте.
Костя пожимал руку совсем юной кузины, а сам смотрел на нее во все глаза и не скрывал изумления.
Была в его взгляде и некоторая робость. Автор книги, писательница… Инженер человеческих душ.
— Сколько мы с тобой не виделись? — спрашивал Костя. — Была девочка, а теперь… Такая красавица!
Она попросила ключ от зажигания.
— Я заведу машину в укрытие.
Рядом с небольшим, но красивым домом стоял новенький кирпичный гараж, и дверь его была приоткрыта, но Анна, уверенно сдав назад и развернув машину, завела ее не в гараж, а в сарай, стоявший в глубине усадьбы под старым кленом и никак не походивший на укрытие для автомобилей. Аня вкатила «Волгу» в глубь сарая, развесила перед ней рыбацкие сети, — так, что и заглянувшему в сарай машина не сразу открывалась. Косте указала на большой брезентовый узел, сама вскинула на плечо мужской, набитый до отказа рюкзак.
— Пойдемте за мной.
Спускались по тропинке, вившейся по крутому берегу к Дону, Анна торопилась, продолжая поражать столичного гостя и красотой, и силой, и ловкостью. «В прошлом году кончила институт, работает тут гидрологом, наблюдает за режимом Дона», — слышал он о ней от дяди Васи.
Спустились к реке. Там, у берега, покачивался на волнах ее белый, как чайка, служебный катер.
Через минуту они уже летели по розовой глади Дона.
Дон — река спокойная, величавая, но местами ей словно бы надоедает тихо и ровно катить меж берегов свои воды: она вдруг убыстряет бег, а то и срывается, превращается в бурлящую, клокочущую стихию, грозя поглотить в пучине не только одинокого пловца или утлую лодчонку, но и небольшое судно с зазевавшимся рулевым. Такие места на Дону зовут «перекаты», «пороги», «спады». О них извещают бакены, указующие мели и глубины. Фарватер здесь бывает узкий, точно бутылочное горло, извивается удавом. Не любят речники такие места, смотрят в оба.
Капризным и даже коварным был Дон у хутора Кулябского. Анюта, сидя за рулем на корме, целила катер в «тишины», виртуозно избегала бурливых «ям». Костя, сидевший спиной к носу, не сразу заметил, как Анна свернула катер в отходящий от Дона рукав, кривую, как турецкая сабля, излучину, — она врезалась в лес, и чем дальше, тем становилась уже, и бег воды убыстрялся, — и чудилось Косте, что резвый, игривый поток, рванувшийся от батюшки-Дона, сам затягивает в пучину леса белоснежный катерок.
— Вы, наверное, бывали здесь. Это — Протока. Она обогнет часть леса и через восемь километров снова вольется в Дон, образуя остров Песчаный. На Песчаный, — вон к той ветле, — мы сейчас и пристанем.
На берегу у ветлы, свесившей к воде зеленые косы, не было следов никакой стоянки. Здесь, в тени молодых берез, они разбили палатку, Анна вырубила два рогатых сука, вбила их в землю, бросила на них перекладину и повесила котелок.
— Это ваша кухня, а вот… — Показала на рюкзак: — Провизия на несколько дней.