Шальные миллионы
Шрифт:
— И что же Фридман?
— Фридман? Он много думал, но ему нечего делать. Во-первых, кроме меня все нужные ему документы никто не «нарисует». А во-вторых, он знает: слишком строптивых я убираю.
Последняя фраза прозвучала жестко, и Малыш услышал в ней эту нотку. Решил пояснить:
— Фридман тоже денежный мешок, и многие мои компаньоны успели за время перестройки нахапать миллионы, но они жлобы и не позволяют себе тратить много денег на охрану. У них в охране три-четыре, от силы семь молодцов. Я же на охрану денег не жалею. Но здесь… Вышла особая ситуация, на нас с тобой брошены
В ту ночь не гасли огни в «Шалаше». Из Констанцы и Варны приехали машины с красными крестами, несколько минут было замешательство: какой из них и куда везти покойного Силая Иванова. Нина находилась в его кабинете — угловой комнате: одно окно и балкон выходили на море, другое окно и тоже балкон — во двор, где в эту минуту у главного входа и стояли машины и в кучку сгрудились секретарь Бориса Ратмир Черный, камердинер Силая Данилыч, комиссар полиции из Констанцы и толстый, почти квадратный человек, которого Нина видела раза два в Питере, но не знала. Это был вынырнувший словно из-под земли советский американец, гражданин мира Фридман.
В кабинете на диване, прикрытый пледом, лежал покойный Силай Михайлович Иванов. Тут же на подоконнике стояла клетка — пустая клетка Мики, а у изголовья каменно неподвижен был пес Барон. Он не проявлял никакого беспокойства, не выл, не скулил, как иногда делают собаки возле мертвого хозяина, — сидел спокойно и отрешенно смотрел куда-то в угол.
Все близкие существа, любившие Силая, и те, которых он любил, были рядом, но судьбу его, как и прежде, когда он был живым, решали другие.
Нина смотрела на людей, суетящихся у машин, и думала: почему они должны увезти Силая? Пусть привезут гроб и она сама приготовит покойника. Молодая, еще не знавшая в своей жизни подобных церемоний, она в трудную минуту, повинуясь инстинкту предков, готова была соблюсти весь нужный в подобных случаях печальный обряд. Сошла вниз, взяла за руки Данилыча, отвела в сторону.
— Куда повезут покойного?
— В морг. Решили в Констанцу.
— Силай Михайлович — русский, православный. Мы должны сделать все, что нужно, сами приберем, оденем. А вы закажете гроб.
— Но… они решили, — кивнул он в сторону собравшихся у машин.
— Кто они? И почему решают? Мы с вами хозяева! Подошла к комиссару полиции, строго сказала:
— Пусть привезут нам гроб, а мы сами приберем покойника.
Комиссар Бурлеску поклонился и с едва заметной улыбкой проговорил:
— Хорошо, госпожа, воля ваша, но покойнику нужен холод. Надо решить, в какой стране будете хоронить, в каком городе, когда и на каком кладбище. Из Бухареста пришел приказ: произвести экспертизу, вскрытие. Процедура сложная, требуется время.
Нина подумала и согласилась:
— Хорошо. Я повинуюсь.
Через несколько минут тело Силая внесли в машину с румынскими номерными знаками.
По этажам и комнатам в сопровождении Данилыча и Ратмира Черного с озабоченным хозяйским видом расхаживал Фридман.
Беглецы выпили в кают-компании по чашечке холодного кофе,
— Куда нас несет?
— Не беспокойтесь. Мы отклонились к Варне, но не намного. Вон в иллюминаторе я вижу маяк.
Малыш открыл дверь, поднялся на три ступеньки. Берег тонул во мраке ночи, редкие огоньки слабо мерцали. Два движущихся огня, словно спутники, летели по небу. Не катер ли это?.. И тут же увидел в противоположной стороне моря тоже два огня. И не успел сообразить, что же это за огни, как в нагрудном кармане раздался резкий писк радиотелефона. «Шеф, они знают, что вы ушли в море. Выслали катера. Фридман приказал преследовать до тех пор, пока у вас не кончится горючее. Будут предлагать вам помощь. Хотят взять обоих и увезти в Турцию. Все. Передал Седьмой». Малыш спросил: «Пришла ли из Москвы подмога?» — «Двенадцать человек в полете. Еще группа вылетит утром». — «Хорошо. Держите меня в курсе дел. Горючего у нас много. Мы будем водить их за нос, а вы тем временем организуйте на берегу поддержку и укажите нам место причала. Постарайтесь обойтись без крови». — «Так, шеф. Понятно».
Малыш умышленно не сказал, что высадятся они в районе охотничьего королевского дома, — на случай, если «седьмой» служит двум хозяевам. Входя в каюту, с радостью сообщил:
— Теперь мы знаем, что делать. Надо ждать сигнала с берега. Нам укажут час и место, и мы пристанем. Наш «Назон» легко выносится на песок, — причала не требуется.
— Я слышала, вы с кем-то говорили.
— Вот! — показал ей телефон. — У нас надежная связь. Чтобы выйти на нашего человека, надо набрать три тройки. Запомните, пожалуйста.
Он посмотрел на часы.
— Ложитесь спать. У вас есть три-четыре часа.
— А вы?
— Я пойду в рубку, стану на вахту.
Анюта хотела возразить, но он поднял руки:
— Никаких разговоров! Вам придется весь день работать, а сейчас… вот диван, подушка…
Взял ее за руку, подвел к дивану и легонько толкнул на подушку, и затем укрыл пледом, лежавшим здесь же на диване.
Анюта закрыла глаза. Ее не смущал стоявший рядом молодой человек. С ним ей было покойно и хорошо.
Анюта уснула в кают-компании на диване. Малыш недолго стоял на вахте, сон и его сморил, он сладко спал, облокотившись на руль в рубке. И спали они до восхода солнца. А на восходе, когда море было тихим и сверкало миллиардами изумрудов, а с высокого июньского неба незримо и неслышно валилась господня благодать, Малыш, явственно услышал трубный глас, будто посылал его архангел Гавриил:
— Малыш, просыпайся!
Малыш открыл глаза: их золотисто-белый, похожий на крыло чайки «Назон» со всех сторон был окружен черными военными катерами. Малыш вышел и поднял руку: