Шалость
Шрифт:
Нора не знала, поцеловать его или рассмеяться. Она сделала и то, и другое. Она расхохоталась, затем опустила голову и поцеловала его, но осторожно, чтобы другой их «поцелуй» не свалился на кровать.
– Вот теперь хорошо, - сказал он.
– Правда?
– Слышать твой смех. Видеть твою улыбку.
– Скучал по мне?
– спросила она, улыбаясь.
– Каждый день. Каждую ночь.
– Скучал по этому?
– Она изогнула спину так, чтобы головка члена Нико проникла в нее. У него снова перехватило дыхание.
– Каждую ночь, - повторил он.
–
– Если бы я думал о твоей киске днем, то ничего бы не делал.
– Никакого вина?
– Никакого вина.
– Ах, тогда это к лучшему. В Салеме уже ночь. Ты можешь думать о моей киске сколько хочешь. Она определенно думаете о тебе.
Нора доказала свое заявление, насадившись на его длину до самого основания, глубоко вбирая его в себя. Голова Нико упала на подушку, и он обнажил перед ней свою прекрасную шею. «Поцелуй» остался на месте, в выемке горла. Не то, чтобы она уделяла этому какое-то внимание. Нико внутри нее был лучше, чем конфета.
Нора выпрямилась и тихо застонала, когда член Нико дернулся внутри нее, касаясь шейки матки. Это было не особо приятно физически, но простое понимание того, что он был так глубоко, как мог, возбуждало ее так, что она отвлеклась. Ее веки трепетали, пока бедра медленно выписывали овал, позволяя основанию его члена тереться о клитор снова и снова.
Будучи привязанным к кровати, Нико не многое мог сделать, особенно из-за дополнительного балансирования, которое она ему навязала. Но ничто не могло остановить его от приподнимания бедер, пока она двигалась на нем. Он был усладой для уставших глаз, его прекрасная теплая загорелая кожа, упругий живот и чудесный торс, его мускулистые руки над головой привязанные к кровати, его чуть приоткрытые губы и, приподнимающаяся и опадающая с каждым жадным вдохом грудная клетка... и каждый его сантиметр принадлежит ей, только ей.
– Я разрываюсь надвое, - сказала она.
– У меня не настолько большой, - ответил Нико.
Нора посмотрела на него через приоткрытые веки и покачала головой: - Я не могу решить, объезжать ли мне твой член так же сильно, и тогда я кончу через две минуты, - начала объяснять она, - или замедлиться, чтобы ты не проиграл в этой маленькой игре.
– Если ты кончишь, - сказал он, - тогда я выиграю, даже если проиграю.
– Когда ты такое говоришь, я хочу играть по правилам. А я ненавижу играть по правилам.
– Она надулась. Он пожал плечами, как бы это сделал распростертый и привязанный к четырем столбикам кровати человек.
– На тебе до сих пор сорочка, - заметил Нико.
– Бессердечней ты уже не будешь. Но опять же, мой член внутри тебя. Если это грубость, то я бы хотел увидеть порочность.
– Я покажу тебе порочность, - пообещала она, глядя на него. Она сжала внутренние мышцы так крепко, как смогла. Она сделала это без какого-либо предупреждения, и спина Нико изогнулась над кроватью, и он издал такой сексуальный звук, что она пожалела, что не может его записать.
– Порочность, - блаженно выдохнул он
Достаточно игр. Если она не кончит через пять
Она была близка к оргазму, очень близка. Нико пробуждал в ней доминантную сторону, как ни один мужчина. Она обезумела от желания иметь такого красивого парня под собой, под собой в буквально всех смыслах. Он выполнял бы любой ее приказ. Он служил бы ей до последнего вдоха, если бы она попросила. Он отказывался бы есть, пить и дышать по ее команде, если бы это было ее прихотью. Ответственность за владение была огромной, удовольствие - безмерным. Если Сорен испытывал к ней хоть толику того, что она испытывала к Нико, тогда она действительно была любимой женщиной.
Сердце Норы колотилось о легкие. Комната превратилась в сауну. Она снова села прямо, опустила руку под кружевной край сорочки и прижала палец к набухшему клитору. Она видела, что Нико смотрит, как она ласкает себя в такт каждому движению бедер. Возбуждение накатывало на нее словно волна. Нико вколачивал в нее свой член. Она ласкала и раскачивалась, раскачивалась и ласкала. Нора закрыла глаза и откинула голову назад, насаживалась, насаживалась и насаживалась на его твердость, которая наполняла и наполняла, и наполняла ее.
Где-то вдалеке она услышала, как Нико издал отчаянное рычание. Кто знал, почему, но этот звук был для нее, как короткий голодный стон.
Она забыла о «поцелуе», забыла об игре, забыла о всех и вся, кроме потребности кончить.
Она опустила голову на грудь. Ее волосы закрыли ее лицо. Вся ее сущность сосредоточилась в изнывающем центре, где сейчас жил Нико. Она впилась ногтями в нежную кожу на его животе и кончила с хриплым криком. Ее лоно пульсировало вокруг него, тугие сокращения распространялись от клитора до бедер, вверх по спине и вниз по ногам. Когда утихла последняя дрожь, Нора открыла глаза и моргнула.
– Мне это было нужно.
– Думаю, да, - согласился он.
– Ты кончил?
– спросила она.
– Нет. Но больно не кончать.
Нора рассмеялась, даже она слышала опьяняющее счастье в своем голосе: - Ты не уронил «поцелуй», - сообщила Сатерлин. Она взяла маленький сверток и потрясла им, словно тот был крошечным серебряным колокольчиком.
– Значит ли это, что я могу кончить? Пожалуйста?
– Думаю, да, - ответила она и очень медленно, как ни в чем не бывало, развернула конфету.
– Справедливость есть справедливость.
– Сейчас?
– спросил он.
Она отмахнулась от него: - Дай мне минуту. Я голодна.
– Я в тебе.
– Я могу есть с членом внутри. Я называю это многозадачностью.
Она положила конфету в рот и театрально застонала, словно это был лучший шоколад в мире, а не какая-то конфетка для Хэллоуина, которую покупают в соседнем магазине за углом по три доллара за пачку.
– Нора?
– тихо произнес Нико.
– Хм?
– Она сделала вид, будто только что заметила его под собой.