Шалости аристократов

Вудхаус Пелам Гренвилл

Бинго покачал головой, как мне показалось, с сожалением.

– Заманчивая мысль, – согласился он, – но боюсь, ничего не выйдет. Видишь ли, Она никогда мне этого не простит. Она обожает своего брата.

– Великий боже! – вскричал я. – Эврика!

Не знаю, бывает ли у вас такое чувство, когда в голову вам приходит шикарная мысль, – будто мурашки побежали от мягкого воротничка, какие сейчас носят, до пяток в кожаных штиблетах? Я думаю, Дживз постоянно испытывает подобные ощущения, но меня они посещают крайне редко. Сейчас же всё вокруг, казалось, громко крикнуло: «Ты попал в яблочко!», и я схватил малыша Бинго за руку с такой силой, что физиономия бедолаги перекосилась от боли и он спросил, какая

муха меня укусила.

– Бинго, – сказал я, – как поступил бы Дживз?

– В каком смысле как поступил бы Дживз?

– В прямом смысле. Что посоветовал бы Дживз в данном случае? Я имею в виду, ты ведь хочешь произвести впечатление на Гонорию Глоссоп и всё такое? Ну так вот, можешь не сомневаться, старичок, Дживз засадил бы тебя вон в те кусты, предложил бы мне как-нибудь заманить Гонорию на мост, а затем в назначенную минуту велел бы подпихнуть Освальда под одно место, чтобы он полетел в воду, а ты нырнул бы и спас его от смерти. Ну, как тебе?

– Ты ведь не сам это придумал, Берти? – внезапно охрипшим голосом спросил Бинго.

– Конечно, сам. Дживз не единственный малый, у которого варит голова.

– Но ведь это потрясающий план!

– Да брось ты. Ничего особенного.

– Единственный его недостаток заключается в том, что ты можешь попасть в неприятное положение. Я имею в виду, парень может сказать, что ты его толкнул, и тогда Она на тебя рассердится.

– Знаешь, ради тебя я это переживу.

– Берти, какой ты благородный!

– Нет, нет.

Он молча пожал мне руку, затем усмехнулся, издав звук, похожий на журчание последней струйки воды, вытекающей из ванны.

– Что с тобой? – спросил я.

– Я представил себе Освальда, – сказал малыш Бинго. – Господи, какое счастье!

ГЛАВА 6. Награда герою

Не знаю, замечали вы это или нет, но как ни крути, в нашем мире ничто не совершенно. Недостаток моего шикарного плана заключался в том, что Дживза не было поблизости, чтобы понаблюдать меня в действии. Других изъянов я не видел. Всё гениальное – просто, поэтому осечки не должно было произойти. Ведь дураку ясно, что, усложнив дело и, скажем, заставив парня А быть в пункте Б в тот момент, когда парню В следует быть в пункте Г, вы лишаетесь шансов на успех. Попытаюсь объяснить понятнее на примере генерала, который, к примеру, проводит военную операцию. Он велит захватить холм с мельницей одному полку в тот самый момент, когда второй полк займёт мост через реку в долине, или где-нибудь ещё, и в результате никто ничего не понимает. А когда вечером все возвращаются в лагерь, командир первого полка говорит: «Простите, вы приказали захватить холм с мельницей? А мне показалось, со стадом коров.» И что дальше? Но в нашем случае ничего такого произойти не могло, потому что Бинго и Освальд торчали на мосту с утра до вечера, и мне надо было лишь вытащить Гонорию из дому и привести к озеру. А это оказалось до смешного просто. Не успел я заикнуться, что мне надо с ней поговорить, как она тут же согласилась пойти со мной прогуляться.

Гонория и девица Брейтуэйт приехали на машине сразу после ленча. Меня представили последней – высокой блондинке с голубыми глазами. Она мне понравилась хотя бы потому, что абсолютно не была похожа на Гонорию, и я с удовольствием поболтал бы с ней о том о сём, если б у меня было время. Но дело прежде всего. Я договорился, что Бинго спрячется за кусты ровно в три часа, и поэтому незаметно увлекал Гонорию в нужном мне направлении.

– Вы сегодня очень задумчивы, мистер Вустер.

Я вздрогнул. По правде говоря, мне сейчас было не до неё. Впереди показалось озеро, и я быстро огляделся по сторонам. Вроде бы всё шло по плану. Мальчишка сидел на парапете, а Бинго отсутствовал,

из чего я заключил, что он занял свою позицию. Мои часы показывали две или три минуты четвёртого.

– Что? – рассеянно спросил я. – Ах да, конечно. Я задумался.

– Вы говорили, что хотите сообщить мне нечто очень важное.

– Точно!

Я решил протоптать для Бинго тропинку, если вы понимаете, что я имею в виду. Одним словом, я намеревался, не называя имени, подготовить девушку к тому, что, как ни странно, на свете существует некто, втюрившийся в неё по уши и стесняющийся признаться ей в своих чувствах. В общем, наболтать ей всякой ерунды в этом роде.

– Понимаете, – сказал я, – может, вам покажется это нелепым, но один человек в вас влюбился, ну, и всё такое. Мой приятель, знаете ли.

– Вот как? Ваш приятель?

– Да.

Она как– то чудно усмехнулась.

– Почему же он сам ничего мне не скажет?

– Видите ли, такой уж он уродился. Стесняется, понимаете ли. Смущается дальше некуда. По правде говоря, смелости у него не хватает. Ему кажется, что он вас недостоин, вот в чём дело. Смотрит на вас, как на богиню, если уж на то пошло. Так сказать, боготворит землю, по которой вы ступаете, но не способен из себя и слова выдавить.

– Как интересно.

– Да. Он парень неплохой, грубо говоря. Олух царя небесного, конечно, но мухи не обидит. Ну вот, кажется, всё. Вы ведь подумаете о бедняге, что?

– Какой вы смешной!

Она откинула голову назад и рассмеялась. Такой жуткий смех я слышал впервые. Мне показалось, я сижу в поезде, который на полном ходу идёт по тоннелю. Освальд повернулся и недовольно на нас посмотрел.

– Послушайте, нельзя ли потише? – прошипел он. – Вы распугаете мне всю рыбу.

Его вмешательство разрядило обстановку. Гонория поменяла тему разговора.

– Мне не нравится, что Освальд сидит на парапете, – заявила она. – Это очень опасно. Он может упасть с моста.

– Пойду предупрежу его, – сказал я.

На глаз расстояние между мной и подростком составляло не более пяти ярдов, но мне показалось, что я прошагал не меньше сотни. И после первого же шага у меня возникло совершенно идиотское ощущенье, что всё это происходило со мной раньше. Затем я понял, в чём тут дело. Много лет назад, на вечере в одном загородном доме, меня уговорили сыграть роль дворецкого в любительской пьесе, которую давали в каких-то гнусных благотворительных целях; в самом начале спектакля я должен был выйти слева, пересечь пустую сцену и поставить поднос с напитками на столик в её правом углу. На репетициях мне без устали вдалбливали, что я не спринтер, и в результате я шёл так медленно, что вообще потерял надежду дойти до этого треклятого столика. Сцена словно превратилась в безбрежную пустыню, а весь мир, казалось, замер, уставившись на меня в немом недоумении. Ну так вот, сейчас я испытывал примерно такое же ощущенье. В горле у меня пересохло до такой степени, что я не мог сглотнуть, и чем ближе я подходил к мальчику, тем дальше, казалось, он от меня отодвигался; а затем, непонятно каким образом, я очутился с ним рядом.

– Привет, – сказал я, выдавив из себя улыбку, которой он не заметил, потому что даже не потрудился ко мне повернуться. Лишь его левое ухо шевельнулось, вроде как выражая презрение. За всю свою жизнь я ещё не встречал особ, которые так ясно давали бы мне понять, как мало я для них значу.

– Привет! – повторил я и небрежно, так сказать, по-братски, положил руку ему на плечо. – Рыбачишь?

– Эй! Поосторожней! – воскликнул он, покачнувшись.

Такое надо делать либо сразу, либо никогда. Я закрыл глаза и пнул его что было сил. Раздался вопль, потом послышались какие-то непонятные звуки и громкий всплеск, после чего время продолжало идти своим чередом.