Шаман
Шрифт:
До места они добрались уже в сумерках и, получив разрешение от фермера, поднялись на теплый, темный чердак, чувствуя такое облегчение, словно наконец-то вернулись домой.
Алекс, уставший от трудного путешествия и отсутствия полноценного отдыха, моментально провалился в крепкий сон. Укрыв мальчика, новоиспеченные супруги расстелили одеяло и потянулись друг к другу, не успев даже полностью раздеться. Робу понравилось, что Сара не стала прикидываться невинной девушкой и что их жажда друг друга была честной и открытой. Они страстно, шумно занялись любовью, а затем замерли, прислушиваясь, не проснулся ли Алекс, но мальчик мирно спал.
Наконец Роб раздел жену полностью, желая рассмотреть ее. В сарае было темно, хоть глаз выколи, но они вместе подползли к дверце, через которую туда поднимали сено. Когда он открыл дверцу, на фоне темной стены засветился прямоугольник лунного света, в котором они принялись не торопясь исследовать тела друг друга. Роб рассматривал позолоченные луной плечи и руки, сияющие груди, холм Венеры, подобный посеребренному птичьему гнездышку, и бледные, худые ягодицы. Он бы занялся любовью при свете, но воздух был прохладным и, кроме того, Сара боялась, как бы их ненароком не увидел фермер, потому они закрыли дверь. На сей раз они любили друг друга медленно и очень нежно, и точно в то мгновение, когда у Роба «прорвало дамбу», он торжествующе крикнул: «Вот после этого у нас будет bairn! После этого!» — и Алекс проснулся от громких стонов матери и заплакал.
Они лежали рядом, крепко обнимая устроившегося посередине мальчика, Роб нежно гладил Сару, стряхивал с нее соломинки, запоминал.
— Тебе нельзя умирать, — неожиданно прошептала она. — Мы все должны жить еще очень-очень долго. Bairn —это ребенок?
— Да.
— Ты думаешь, мы уже зачали ребенка?
— Возможно…
Он услышал, как она нервно сглотнула слюну.
— Может, нам следует постараться получше? Просто чтобы наверняка?
Как ее муж и врач, он согласился, что это весьма разумное предложение. И, опустившись на четвереньки, в кромешной темноте пополз по ароматному сену, следуя за сочным блеском бледных ног жены, подальше от спящего сына.
Часть третья
Холден-Кроссинг
14 ноября 1841 г.
С середины ноября воздух стал морозным. Густой снег повалил неожиданно рано, и Королева Виктория с трудом пробиралась по высоким сугробам. Когда Роб Джей выезжал к пациентам в плохую погоду, он иногда называл кобылу Маргарет, и она прядала своими короткими ушами, отзываясь на прежнее имя. И лошадь, и всадник прекрасно знали конечную цель. Она рвалась к горячей воде и полной овса сумке, а он торопился вернуться в хижину, полную тепла и света, которые скорее исходили от женщины и ребенка, чем от очага и керосиновых ламп. Если Сара и не забеременела точно во время свадебной поездки, то это случилось вскоре после возвращения. Однако мучительное утреннее недомогание не подавляло их пыл. Они с нетерпением ждали, когда малыш уснет, и, как только это происходило, прижимались друг к другу телами и губами, с неистовой страстью; но по мере того, как живот у нее рос, он становился все более осторожным и нежным любовником. Один раз в месяц он брал карандаш и блокнот и рисовал ее обнаженной, рядом с уютным камином, создавая летопись развития беременности, которая отнюдь не теряла научного значения из-за чувств, каким-то образом отражавшихся на рисунках. Еще он делал чертежи дома: они договорились, что у них будет три спальни, большая кухня и гостиная. Он сделал подробный, масштабированный строительный план, чтобы сразу после посевной Олден мог нанять двух плотников и начать возводить дом.
Сара негодовала, что Маква-иква является частью мира ее мужа — той частью, которая оставалась для нее закрытой.
Теплые весенние дни превратили прерию сначала в болото, а затем — в тонкий зеленый ковер. Сара заявила Робу, что, когда начнутся сезонные заболевания, она поедет с ним, чтобы ухаживать за больными. Но к концу апреля она слишком отяжелела. Мучимая ревностью не меньше, чем беременностью, она сидела дома и злилась, пока индианка выезжала вместе с врачом по вызовам, возвращаясь через несколько часов, а иногда и дней. Отупевший от усталости Роб Джей ел, мылся, если была такая возможность, урывал несколько часов сна, а затем звал Макву, и они снова уезжали.
К июню, последнему месяцу беременности Сары, количество заболеваний сократилось настолько, что Роб смог оставить Макву дома. Однажды утром, когда он ехал под проливным дождем, чтобы облегчить потуги жене фермера, дома, в его собственной хижине, пришел срок рожать его жене. Маква сунула специальную палку между сжатых челюстей Сары, потом привязала к дверной ручке веревку и дала ей противоположный конец, завязанный в узел — за него нужно было тянуть.
Несколько часов Роб Джей боролся с гангренозным рожистым воспалением и проиграл это сражение. Как он указал в письме Оливеру Уэнделлу Холмсу, смертельная болезнь возникла в результате необработанного пореза на пальце женщины, полученного, когда она чистила семенной картофель.
Роб вернулся домой. Его ребенок все еще не появился на свет. В глазах жены плескалось безумие.
— Он разрывает мое тело, останови его, ублюдок! — прорычала она, как только он вошел.
Верный ученик Холмса, Роб Джей прежде, чем подойти к жене, тщательно, до красноты вымыл руки. Когда он осмотрел Сару, Маква отозвала его подальше от кровати.
— Ребенок идет очень медленно, — сообщила она.
— Потому что идет ногами вперед.
На лицо ее легла тень, но она кивнула и вернулась к Саре.
Роды продолжались. Ближе к полуночи он заставил себя взять руки Сары в свои, боясь услышать их приговор.
— Что? — сипло проговорила она.
Он чувствовал, что ее жизненная сила уменьшилась, но все еще вселяла надежду. Он прошептал, что любит ее, но ей было слишком больно, чтобы воспринимать слова или поцелуи.
Все новые и новые схватки. Стоны и крики. Он не мог сдержаться и начал молиться — но безуспешно, только напугав самого себя тем, что оказался не в состоянии заключить сделку, чувствуя себя самонадеянным и лицемерным.
«Если я неправ и ты действительно существуешь, пожалуйста, накажи меня как-то иначе, чем причиняя боль этой женщине. Или этому ребенку, изо всех сил пытающемуся родиться», — торопливо добавил он. К рассвету появились небольшие красные ножки — впрочем, как для младенца, их размер впечатлял, — с правильным количеством пальчиков. Роб шептал что-то ободряющее, повторял медленно появляющемуся ребенку, что вся жизнь — борьба. Ножки появились постепенно, дюйм за дюймом, и так сильно пинали воздух, что Роб пришел в восторг.