Шампавер. Безнравственные рассказы
Шрифт:
– Чего вы от меня хотите, детки?
– Сказку, Авигея!
– Сказку? Не знаю я никаких сказок, милые мои.
– Да, да, да, сказку про пикарунов, [166] что тебя увозили, помнишь?… И еще про оби…
Тогда Авигея, продолжая водить пальцами по перьям своего ары, заговорила нараспев, и вся детвора уставилась на нее черными глазищами, раскрыв свои большие рты с рядами ослепительно белых зубов.
– В те времена шла война, и пикаруны из Испанского Сан-Доминго часто ночами совершали набеги на остров; они похищали мирно спавших в своих хижинах негров, чтобы продавать их на рынках своей страны. На этот раз, как ни зорко следили все шестнадцать сторожевых судов, они проскользнули в бухту
166
Пикарун – разбойник, корсар.
Заметьте себе хорошенько, миленькие мои, что эти злые люди были белые, только хоть и белые, да говорили они совсем не так, как здешние белые, и слова-то у них все такие были, как вот собаки лают, на конце непременно либо «о», либо «а».
Уже шлюпки, нагруженные бедными неграми, которые плакали и кричали, хоть у них были кляпы во рту, уплывали в открытое море, а сама я была в лодке с последними пикарунами. Едва только лодка снялась с якоря и отошла немного от берега, как вдруг мы услышали шум падающего в воду тела и тут же увидели негра, он быстро плыл к нам.
– Que viva?… [167] – закричали пикаруны, что, конечно, на их тарабарском языке означает «берегись».
Негр стремительно проплыл под водой; когда он приблизился к лодке и ухватился рукой за борт, один из этих злодеев занес топор, чтобы ударить его, как вдруг, высунувшись из моря и всей своей тяжестью тряхнув лодку, он толкнул ее так, что она перевернулась и накрыла собою всех, кто в ней находился.
Я вскоре всплыла на поверхность и вдруг почувствовала, что меня хватают поперек туловища. Вынесенная на сушу тем высоким негром, который опрокинул лодку, я лежала там, простертая, едва дыша, а юный незнакомец в это время вытирал мне лицо и мокрые волосы.
167
Кто идет? (исп.).
– Вы спасли меня! Я вам обязана жизнью! – прошептала я.
– Мало кто мне ею обязан, – возразил он глухо.
– Позвольте же мне поцеловать ваши руки, скажите по крайней мере, как вас зовут, чтобы я благословила ваше имя.
– Мое имя… вы содрогнетесь!..
Вдруг он вскочил: послышалась пальба из мушкетов, приближавшиеся шаги и крики. То были соседние колонисты и местные жители, разбуженные шумом, поднятым пикарунами, и криками находившихся в лодках негров: они хоть и поздно, но прибежали на помощь.
– Прощай, прощай, – прошептал совсем тихо незнакомец, сдавив мне пальцы так, что они хрустнули в его грубой руке, – прощай!..
– Так как же ваше имя, как вас зовут, ради бога! Я – Авигея, дочь Джона Фокса!
– А я – для людей я хуже какого-нибудь сервала, за которым охотятся; я – Three fingered Jack [168] из Ливана.
– Three fingered Jack, обимен? [169]
– Да, обимен!
168
Трехпалый Джек (англ.).
169
Обимен – колдун.
У меня вырвался крик ужаса; спаситель мой исчез в темноте, а я осталась совсем растерянная, точно с солнца свалилась.
Детвора глядела на рассказчицу своими черными глазищами, открыв рты с рядами ослепительно белых зубов; в это время из-за хижины вышел метис и, проходя мимо, шепнул:
– Авигея, сегодня ночью у источника, где три пальмы.
II
Voices in the desert [170]
Была глубокая ночь, все погрузилось в дремотное забытье, воздух, небо и земля – все притихло, и только там и сям в горах слышно было звучное пение птиц, поющих лишь тогда, когда умолкает все земное и внемлет им только небо. Да еще у источника под тремя пальмами мужской голос шептал:
– Авигея, подожди минутку. Любовь! Любовь!.. Все это хорошо, но я честолюбив. Видишь ли, я позвал тебя сегодня ночью, чтобы на время проститься с тобой и рассказать тебе, что я задумал. Да, я честолюбив, и под моей легкомысленной наружностью прячется сердце, снедаемое жаждой славы. В жилах моих течет кровь, которая меня принижает, и мыслящее чело мое и мощные чресла склоняются под бичом глупых и жестокосердных существ с белой кожей, для которых наслаждение видеть, как я обливаюсь потом, и радость насмехаться над моими хриплыми стонами, исторгнутыми изнеможением. Довольно я страдал! Эта подлая жизнь убивает меня, мне нужна другая! Раб хочет подняться и разбить оковы. Видишь ли, я горд, я честолюбив, что-то толкает меня, простого раба, добиваться власти; ребенком еще я мечтал быть царем, мечтал о золотых одеждах, о длинной сабле, коне…
170
Голоса в пустыне (англ.).
Бедный Куошер! Мечта твоя несет тебе горе!
И вдруг такой случай, такое стечение обстоятельств – я могу разбогатеть, возвеличиться, могу купаться в золоте! Те, кто сегодня отталкивают меня, будут протягивать мне руку, и придет мой черед плюнуть им в лицо!
– О, мой Куошер, останемся лучше бедными, богатство делает людей злыми.
– За голову обимена, Трехпалого Джека, назначена награда, огромная награда!.. И она достанется мне!..
– Ты с ума сошел, Куошер! Тебе сражаться с Трехпалым Джеком, с оби, да ты с ума сошел!..
– Я знаю, что Джек и его оби сильны, но и Куошер тоже не трус. К тому же разве я не решил умереть, не жить совсем или жить свободным!
– Нет, нет, Куошер, прошу тебя, береги свою жизнь; если ты меня любишь, останемся бедными, одни только бедные счастливы, они счастливее своих господ; будем довольны тем, что нам послала судьба!..
– А зачем нам оставаться бедными?
– Ах. зачем, зачем! Ты сам отлично понимаешь, Куошер!
– Чего тебе бояться, Авигея? Я выкуплю тебя, выкуплюсь сам, мы будем свободны; у нас будет своя хижина, у нас будут рабы, мы сможем целыми днями любить друг друга, быть с тобой вдвоем, всегда и всюду, где нам захочется, понимаешь?… Мы будем свободны!..
– Мой Куошер, ты честолюбив, ты сам говорил, ты только что этим хвалился; стоит тебе разбогатеть, и ты отпихнешь от себя бедную негритянку, которая так тебя любит, тебе захочется взять в жены европейку, я чувствую, что теряю тебя.
– Выслушай, Авигея: женщина, которая способна расслабить сильного мужчину, – низкая женщина! Уж не думаешь ли ты, что твои чары достаточно могущественны, чтобы меня к себе приковать? Уж не думаешь ли ты склонить меня слезами? Нет! Твои поцелуи не помогут. Я так хочу. Коушер сказал: «Хочу!». Верь ему, он отдал тебе свою любовь, остался тебе верен. Клянусь богом и словом его, Куошер твой навеки. Не будь подозрительной и ревнивой, он придет и сложит золото к твоим ногам… Плачь, плачь, но не надейся расслабить меня. Прощай!..