Шампавер. Безнравственные рассказы

Борель Петрюс

В конце того же 1831 года с датой 1832 год вышел в свет сборник стихов Бореля «Рапсодии», над которым автор работал в течение нескольких лет. Он должен был «поразить буржуа», но остался малоизвестен. Затем в 1833 году появился сборник повестей «Шампавер». Он тоже не был распродан, и издатель Рандюэль понес убытки, что явствует из письма к нему Бореля. Наконец, в 1839 году Борель напечатал большой роман «Мадам Путифар», не поправивший ни его материального положения, ни его литературной репутации.

В этом году Борелю исполнилось тридцать. Вести жизнь богемы и бедствовать становилось трудно. Романтические кружки распадались, Борель потерял свое окружение и власть над умами. Когда в 1843 году Гюго просил его мобилизовать молодежь, чтобы поддержать его драму «Бургграфы», как то было с «Эрнани», Борель ответил: «Молодежи больше нет». Неуживчивость и, очевидно, некоторая заносчивость, подогревавшаяся безудержными восторгами единомышленников, мешали

устроиться в каком-нибудь журнале, да и трудно это было с его взглядами, хорошо всем известными. По совету друзей он стал хлопотать о месте в недавно завоеванном Алжире, в субтропиках, о которых мечтал всю жизнь. По ходатайству писательницы Дельфины де Жирарден, жены Эмиля де Жирардена, публициста и политического деятеля, ему была предоставлена должность «инспектора колонизации II класса». К месту своего назначения он прибыл в 1846 году. Там он и женился. [358]

358

Baron Borel du Bez. P'etrus Borel, son mariage, sa descendance. Interm'ediaire des Chercheurs et des Curieux, 15 avril 1932

Но счастья в Алжире он не обрел. Условия жизни были трудные, Не имея никакого административного опыта, он не всегда выполнял то, что требовалось по службе. Он возмущался неприглядным поведением чиновников в завоеванной стране и писал жалобы начальству, обвиняя их, и не без основания, в хищениях. Уже в начале 50-х годов он начал страдать нервным расстройством, и в 1855 году, после долгих распрей с французскими властями, был отставлен от должности. Возвращаться на родину он не захотел и остался на новой земле фермером. Но и это ему не давалось: хозяйство шло плохо, да и желания им заниматься не было. Он тосковал без книг и журналов и в письмах к брату просил посылать ему какое угодно чтиво, хотя бы старые ненужные газеты.

Он горько переживал потерю литературного таланта, погибшего вместе с нравственным здоровьем. Единственное написанное в Алжире стихотворение называется «Летаргия музы»: «Тщетно я стараюсь вернуть к жизни свою музу – она не слышит моих криков и остается холодной под слезами, которыми я ее орошаю».

Он умер 17 июля 1859 года, оставив без средств молодую жену и двухлетнего сына.

2

Литературное творчество Бореля продолжалось около десяти лет и было тесно связано с Июльской революцией. За исключением нескольких стихотворений в его первой книге, он нигде не упоминает о политических событиях этого бурного десятилетия, но идеологические движения эпохи отразились в его сочинениях с полной силой.

Революция привела к господству финансовой и крупной промышленной буржуазии. Между тем она была сделана руками тех, кто хотел уничтожить самый монархический принцип и установить республику на демократических основах. Восшествие на престол герцога Орлеанского было началом реакции, проявившей себя уже к концу 1830 и совершенно очевидной к началу 1831 года. Жестокая эксплуатация рабочих и ремесленников и многие другие причины вызвали ряд восстаний политического и экономического характера, которые продолжались в первую половину 30-х годов и подавлялись войсками с необычайной жестокостью.

С точки зрения демократически мысливших людей, революция закончилась неудачей. «Была ли Июльская революция?» – так назвал свой памфлет Клод Тилье, выражавший мнение этих кругов. Легитимисты и правые утверждали, что революция привела страну к катастрофе, из которой она не выйдет, пока не будет восстановлен старый режим или по крайней мере неограниченная санкционированная церковью власть короля. Орлеанская партия, так называемая золотая середина, ощущала подземные толчки и все время ожидала взрыва, который разрушит трон, уничтожит удачно завоеванное господство денег, а вместе с тем и всю общественную жизнь.

«Демократия течет широкой рекой», – говорил в начале Реставрации умеренный либерал де Серр. К 1830 году и особенно после революции демократия была силой, с которой приходилось считаться. На политическую сцену выступили представители крестьянства, ремесленников, рабочих, мелкой буржуазии Парижа и провинции. Они проникали в литературу и искусство, писали в журналах и газетах, заполняли ателье живописцев и скульпторов, жили впроголодь и объединялись в кружки, игравшие немалую роль в политической и художественной жизни. Они сильно изменили характер французской литературной культуры, выдвинув новые проблемы, создав демократических героев и придав искусству остро критический характер.

Артистическая богема начала 30-х годов ни по классовому составу, ни по идеологическим позициям ее членов не была однородной, но в огромном большинстве состояла из республиканцев и демократов. Долгое время мы знали о ней преимущественно из «Истории романтизма» Теофиля Готье. Книга эта была написана по воспоминаниям

многолетней давности. В 1830 году Готье было 19 лет. Потом он постарел, времена изменились, наступило разочарование и равнодушие ко всему. Цепкая память сохранила многие живописные детали, но события, преломившись в призме времени, предстали в совсем другом виде. Запомнилась страстная любовь к «чистому» искусству и забылась причина всех безумств, насмешек над буржуа, житейских неудач и самоубийств, характеризовавших это поколение художников и поэтов. То, о чем Готье рассказывает с обычным своим остроумием и юмором, было трагедией целой эпохи.

«Беседы об искусстве, об идеале, о природе, форме, колорите и других вопросах этого рода казались нам, и с полным к тому основанием, особо важными. Такими они были бы еще и теперь». [359] Бушарди, принадлежавший к тому же кружку, откликнувшись на статью Готье, тоже вдруг вспомнил, что Борель и его друзья не интересовались ничем, кроме искусства.⁸ Оба они, и Бушарди и Готье, заблуждались.

Конечно, «богема», «романтики», «бузенго», «Молодая Франция» («Jeune-France»), как их называли, – молодежь, собиравшаяся в ателье молодого скульптора Дюсеньера и в квартире Бореля, пренебрегала материальной выгодой, буржуазными удобствами и преуспеянием, заработком, положением в обществе и общественным мнением. Действительно, они много говорили об искусстве, но эти разговоры имели революционный смысл. Революция в искусстве, которую они хотели совершить, была выражением революции политической и социальной. Задачей искусства они считали общественное действие. Поэт Филоте о'Недди (настоящее имя – Теофиль Донде), один из активных членов кружка, утверждал, что в молодости он и его друзья интересовались не только искусством. В предисловии к сборнику «Feu et Flamme» (1833), обращаясь к тем, «кто трудится для будущего», он писал: «Как и вы, со всей высоты своей души я презираю общественный строй и особенно политический строй, который является его экскрементом», а позднее, может быть возражая Готье, заявлял: «Те, кто думают, что мы жили, отделившись от народного дела, глубоко ошибаются: мы в большинстве своем были республиканцами». [360]

359

Gautier Th'eophile. Histoire du romantisme., p. 87. В 1864 году на обеде Маньи Готье утверждал, что на премьере «Эрнани» «только Петрюс Борель был республиканцем». См.: Эдмон и Жюль де Гонкур. Дневник, т. І. М., 1964, стр. 430. 8 Письмо от 12 января 1857 г. Цит. по: Gautier Thйophile. Histoire du romantisme…, p. 85 – 86

360

Цит. по: Jasinsky Ren'e. Les ann'ees romantiques de Th'eophile Gautier. Paris, 1929, p. 75–76.

Ненависть к режиму, к торжеству буржуазии, ко всей системе управления и общественных отношений вызвала пессимистические настроения у молодежи, казавшейся Теофилю Готье столь веселой и беззаботной. Это было естественным следствием тяжелого материального и нравственного состояния широких общественных кругов. На этой идеологической платформе возникла и развивалась так называемая «неистовая школа». Она имела отклик во всей Европе, и в России получила название «неистовой словесности». В 1831 году, когда она только еще складывалась, Бальзак назвал ее «школой разочарования», указывая на общественные причины этого явления. [361] Пушкин характеризовал ее в тот момент, когда она уже утрачивала свое значение: нынешние писатели «любят выставлять порок всегда торжествующим, и в сердце человеческом обретают только две струны: эгоизм и тщеславие. Таковой поверхностный взгляд на природу человеческую, конечно, мелкомыслие… Покамест он еще нов, и публика, т. е. большинство читателей, с непривычки видит в нынешних романистах глубочайших знатоков породы человеческой. Но уже "словесность отчаяния" (как назвал ее Гете), "словесность сатаническая" (как говорит Соувей), словесность гальваническая, каторжная, пуншевая, кровавая, цыгарочная и пр., – эта словесность, давно уже осужденная высшею критикою, начинает упадать даже и во мнении публики». [362]

361

Balzac. Lettres sur Paris, 9 janvier 1831. – Oeuvres compl'etes, t. XXIII. Paris, 1873, p. 167.

362

Пушкин А. С. Мнение M. E. Лобанова о духе словесности как иностранной, так и отечественной. – Полное собрание сочинений в 6 томах, т. V. М. – Л., 1936, стр. 112. Соувей – так Пушкин транскрибировал имя английского поэта Роберта Саути.