Шампавер. Безнравственные рассказы
Шрифт:
Пока они говорили, из-за деревьев взошла луна, и лучи ее, наискось пронзая дрожащую листву каштанов, рассыпали по песку перламутровые блики, и в темноте зареяли серебристые мотыльки. Соловей еще не запел своей ночной песни, на огромных пространствах все было безмолвно, и только их слившиеся воедино влюбленные голоса вырывались из глубины едва слышным вздохом сильфиды.
IV
Проклятие
– Равнина сумрачна и пустынна, вставай, моя любимая, выйдем за ограду; пойдем побродим там, возле водоема, давно уже я не склонял колен на этой земле;
– О нет, нет, что ты, остролистник зелен и густ, а трава высока и красива; мои слезы все равно что дождь, и я каждую ночь поливаю ими могилу.
– Ты что, ходишь каждую ночь к ручью?
– Да, каждую ночь: когда в доме все спят, я встаю и иду помолиться на его могилке; когда я вдосталь намолюсь и наплачусь под открытым небом, я чувствую себя спокойнее. Природа точно отпускает мне мой грех; мне кажется, что в безмолвии вселенной я внемлю голосу, доносящемуся из звездных сфер: «Твой грех не на тебе, слабое дитя земли, а на людях, на обществе! Пусть же кровь его падет на них и на него!..». Я возвращаюсь на заре и тогда вкушаю более спокойный сон, в котором уже нет этих ужасных сновидений.
– Скрытница! Почему ты никогда не говорила мне об этих ночных посещениях? Я бы тоже туда пришел и стал бы молиться и плакать с тобой!
– Не делай этого, Шампавер, не вздумай прийти, ты погубишь меня! Много раз мой подозрительный отец следовал за мной, это правда, я видела его там, он прятался за оградой водоема, подслушивал; мы бы себя выдали. Потому я и стараюсь молиться про себя, я боюсь, как бы он не расслышал, что я замаливаю. Он много раз выпытывал у меня с лукавой улыбкой, уж не сомнамбула ли я; я делала вид, что не понимаю, и, нисколько не смущаясь, отвечала, что все может быть.
Они спустились почти до самого низу по крутой тропинке, ведущей к ручью; луна исчезла, небо было черно, иногда только зарницы прорезали горизонт своим фосфорическим светом; Флава опиралась на руку Шампавера, в ладони у него была веточка вербены, он ее мял.
– Есть ли еще запах слаще индийской вербены! Ты любишь цветы, Флава?
– Очень.
– Тебе любить цветы, Флава, – это же эгоизм! А духи ты любишь?
– Очень.
– Что до меня, я их люблю до безумия! Говорят, это не пристало мужчине, но мне-то что! Я-то ведь не стал от этого женственнее. Если бы я дал себе волю, я бы наполнил все комнаты в доме пахучими растениями, я надушился бы, как какая-нибудь кокетка. Когда я удручен, веточка благоухающей жимолости доставляет мне истинное утешение.
Многие кавалеры простаивают часами под балконом ради красоток, я бы простаивал ради цветка; многие кавалеры проделывают долгий путь ради любовной болтовни, я бы поехал в Испанию ради бергамота, на Восток – за росным ландышем; многие кавалеры закладывают плащ, чтобы вырученные деньги проиграть в карты, я отдал бы свой плащ за флакончик розового масла.
Но для меня, Флава, ты превыше всего, ты сама – благовоннейший сосуд, сладчайшая резеда, драгоценнейший аравийский бальзам! Поэтому ради тебя я готов на большее, чем караулить под балконом, на большее, чем паломничество, чем заклад плаща, – я останусь жить, если ты того потребуешь!..
– Ты опять себя выдаешь, Шампавер, ты что, готов? Скажи мне об этом, прошу
– О нет, не то, я хочу сказать, что, если бы я был готов к небытию, а ты бы захотела, чтобы я жил, я остался бы жить.
– Шампавер, ты кощунствуешь. Говоря так о небытии, ты жестоко меня терзаешь!.. Посмотри на небеса, изрезанные зарницами, на равнину, на эти горы, на величественную природу! Посмотри на меня! А после этого, если можешь, верь в небытие!
– Как и ты, Флава, я когда-то любил стихи и высокие слова.
– Увы! Если нам не дано возродиться для счастья в вечности, все было бы слишком ужасно! Жизнь полная страданий и напастей и ничего потом?
– Небытие.
– О! Ты же не веришь в небытие!
– Нет! Я в него верю! Люди – трусы, они боятся уничтожения; они сочинили себе будущую жизнь по своему подобию, они баюкают себя и упиваются ложью, которую сами придумали, и довольные этим открытием, умирая на железной койке, они, как безумные, с дурацким смешком на губах, говорят вам: «Прощайте! До свидания, я отправляюсь в лучший мир, мы увидимся там, на небесах!». А потом, с еще более дурацким смехом, наследники, затаив радость в сердце, ответствуют: «Прощайте! Счастливого пути! Мы скоро последуем за вами, припасите нам местечко в райской обители».
Так вот, не будет этого! Несчастные идиоты, вы пойдете туда же, куда идет все, в небытие!.. И я вам это говорю, негодяи, лицом к лицу со смертью и одной ногою в могиле! Не хочу другой жизни, довольно с меня и этой, я призываю небытие!
– Замолчите, замолчите, Шампавер, не кощунствуйте так! Если бы вы знали: ваш взгляд так страшен! Какую же тогда награду получат несчастные за все свои муки здесь, на земле?
– Кто уплатит кляче за пот, лесу за топор, за пилу и за пожары?… Ну, конечно же, есть иной мир и для лошадей и для дубов… Рай!..
– Это заблуждение, замолчите, Шампавер. Господь слышит вас; неужели вы не страшитесь божьего грома?
– Если бы был бог, извергающий громы, я бросил бы ему вызов! Пусть поразит меня громом этот всемогущий бог, который все слышит, я его вызываю!.. Смотри, я плюю на небеса! Погляди вон туда, видишь эту жалкую молнию, она скрылась где-то на краю неба. Можно подумать, что он меня боится. Ах! Поистине, твой бог не слишком-то щепетильно относится к чести; если бы я был богом и держал бы молнии в руке, о, я бы уж не дал себя оскорблять и вызывать такой козявке, жалкому червяку!
Впрочем, вы, христиане, вы повесили своего бога, и хорошо сделали, ибо если он был богом, то заслуживал виселицы.
– О, пустите меня уйти, земля разверзается у вас под ногами! Сатана, ты мне мерзок!.. Пустите меня, Шампавер, я не заключала договора; прошу вас, замолчите, я умру, если вы еще будете кощунствовать! Кинуться вам что ли в ноги?…
– До этого часа я сохранял хладнокровие, но все людские несчастья приводят меня в бешенство!.. О! Если бы я держал человечество так, как держу тебя, я бы его задушил! Если бы я держал твоего бога, я бы его ударил, как ударяю вот это дерево! Если бы я держал свою мать, мать, ту, что дала мне жизнь, я бы распорол ей живот! Какую же подлость она сотворила!.. Ах! Если бы она еще задушила меня в своей утробе, как мы задушили нашего сына… Ужас!.. Я схожу с ума…