Шанхай. Книга 1. Предсказание императора
Шрифт:
Сильный порыв ветра с запада заставил его посмотреть в том направлении. Там, вверх по реке, находились тайпинские мятежники. [46] Он точно знал это, но удивился, почему подобная мысль пришла ему в голову именно сейчас, когда он стоял на продуваемом всеми ветрами холме рядом с двумя своими племянниками и двумя могилами.
Колокол возвестил о наступлении полночи, и тут же городской глашатай прокричал:
— Полночный час!
Иностранцы разразились восторженными криками.
46
Тайпины —
В Старом городе родители ощутили разлившийся в воздухе острый запах перемен и прижали к себе детей.
Третий шарик опия сыграл с Ричардом обычную шутку: в его спине раскрылись отверстия, и он полетел по спирали в глубокий колодец — к самому себе и темной тайне, хранящейся там.
В это же время в залив вошло парусное судно. Прибыли французы. На палубе рука об руку стояли Сюзанна и Пьер Коломб, мадам и священник.
По воде разносились звуки разудалого веселья.
— Вечеринка, — с улыбкой проговорила Сюзанна. — Вполне подходящий прием. Тебе придется примириться с этим, брат. Ведь вечеринки — не по вкусу церкви, не так ли?
— Нет, сестра, не по вкусу. Но для твоего коммерческого предприятия они как раз то, что надо.
Его слова всегда были колкими.
— Как мило, что ты это подметил, — ответила Сюзанна. И обратила взгляд на свой новый дом, Шанхай.
Глава двадцать пятая
ФРАНЦУЗЫ
Шанхай. С 1846 года по сентябрь 1847 года
Экстерриториальность сразу же решила две проблемы, стоявшие перед торговцами. Во-первых, благодаря защите, которую она обеспечивала, они могли нанимать сколько угодно китайцев для работы на своих предприятиях и в домах, во-вторых, они оказались избавлены от необходимости платить по сто тысяч серебряных ляней, которые требовал с каждого из них маньчжурский мандарин.
Экстерриториальность блестяще работала и во многом другом. Перси Сент-Джон Дент был назначен главой Управляющего Совета. Предполагалось, что каждые шесть месяцев будет происходить ротация, а назначаться на эту должность будут представители четырех крупнейших торговых домов (за исключением Врассунов). По пятницам, от рассвета до заката, Совет заслушивал обращения десятков просителей. Кроме того, все торговые дома — на сей раз это относилось и к Врассунам — обязали предоставить по шесть человек, на которых были возложены обязанности констеблей, подотчетных только руководству Совета.
Все выглядело чрезвычайно цивилизованно. На самом же деле эти меры были нацелены на то, чтобы ни один из торговых домов не смог иметь преимущества над другими. Однако в реальности, прежде чем отчитываться перед Советом, новоиспеченные «полицейские» сначала докладывали о происходящем главам своих компаний.
Одним из наиболее примечательных изменений стало устранение границы между британской и американской концессиями. Они объединились, и получившееся новообразование было названо Иностранным
Иностранный сеттльмент и Концессию разделяла невидимая граница, проходившая посередине улицы, но, несмотря на это, у них были разные управляющие органы, они жили по разным законам и имели собственную полицию. Все это было чрезвычайно удобно для любого злодея, который, всего лишь перейдя через дорогу, автоматически превращался из разыскиваемого преступника в свободного человека.
На территории Концессии, под защитой пушек французского флагманского судна «Кассини», процветала семья Коломб — иезуит и мадам. Всего за три месяца Сюзанна успела открыть на центральной улице Концессии «Парижский дом», а отец Пьер — заложить фундамент и даже частично возвести стены самого большого в Азии христианского храма, собора Святого Игнатия.
К вящему удивлению британцев и американцев, «Кассини» превратился в постоянный атрибут шанхайской гавани. Обитатели Иностранного сеттльмента были не в состоянии понять, что капитан «Кассини», месье де Пля, являлся ревностным католиком и полагал, что обязан защищать Концессию и всех католиков, проживающих в этом «языческом гадюшнике». Поэтому он поставил корабль таким образом, чтобы кормовые орудия смотрели на здание администрации, расположенное на западном конце Концессии, а носовые — на собор Святого Игнатия на ее восточной стороне.
Благочестивому капитану де Пля и в голову не приходило, что под охраной его пушек оказался не только собор отца Пьера, но и бордель мадам Сюзанны.
Отец Пьер подошел наконец к рыжему иудею, ежедневно приходившему к строящемуся храму.
— Вас влечет в наш молитвенный дом? — спросил священник. — Он открыт для всех.
На мгновение Макси показалось, что он понял суть обращенного к нему вопроса, но в следующий момент он сделал универсальный жест, означающий «я не говорю на вашем языке»: пожал могучими плечами и скроил глупую мину.
Отец Пьер медленно кивнул головой. Еврей, да еще не говорит по-французски. Он не мог решить, что является более оскорбительным, но затем заставил себя улыбнуться и повторил вопрос на чудовищно ломаном английском. Еще раньше, чем он успел договорить, Макси ожесточенно замотал головой.
— Нет-нет, я не хочу заходить внутрь!
— Отец, — мягко поправил его иезуит.
— Что, простите?
— Называйте меня «отец». Отец Пьер.
Макси улыбнулся, оскалив крупные белые зубы.
— Это вряд ли.
— Как вам будет угодно. — Улыбка на остром лице отца Пьера стала натянутой. — Тогда что же влечет вас сюда, если не Слово Божье, которое может быть услышано только в стенах матери-церкви?
Макси помахал рукой, словно отгоняя дым от лица. Его не удастся вовлечь в дискуссию подобного рода.
— Что тебе здесь надо, иудей?
Макси не раз приходилось слышать адресованные ему обращения в подобном тоне. Открытая ненависть была лучше лицемерия. По крайней мере, тогда уж ясно, по каким правилам играть.