Шанхайский регтайм
Шрифт:
После перевязки, словно в прострации Юсуф некоторое время просто стоял на месте, бездумно глядя себе под ноги. Потом очнулся и, постанывая, заковылял к убитому пуштуну. Обыскал серого лицом Нумьялая. Как и говорил затихший на холме Анвар, кошель с деньгами лежал в правом сапоге старого патана.
Чувствуя сильную боль и слабость от потери крови, Юсуф с трудом отошел к одной из повозок. Присел на место возницы. Бок горел словно в огне, шея распухла, его морозило. Нужно было, как можно скорее, убираться отсюда так как сил с каждой минутой становилось все меньше.
В комнатенке, где он прожил почти два месяца, не было очага. Ночами холод пробирал до костей, и Юсуф только удивлялся, как не заболел воспалением легких. После того, как затянулась и перестала гноиться рана, каждое утро, совершив с остальными правоверными фаджр, молодой человек шел на кухню и, устроившись в уголке, дремал. Здесь было тепло, дымно и пахло горячей пищей. Хозяин и повар — молчаливый Дост-Мохаммед занимался готовкой, уходил-приходил и почти не обращал внимания на присутствие бухарца. Он был замкнутый, одинокий старик, потерявший лет десять назад всю семью от холеры. С тех пор не женился и в одиночку вел хозяйство маленького и захудалого постоялого двора верстах в двадцати от столицы королевства.
Вечером того дня, когда измученный раной Юсуф, постучался в ворота караван-сарая, Дост-Мохаммед не стал допытываться от незнакомца, почему он бледен словно смерть, хрипит и все время постанывает. Просто взял плату и проводил нового постояльца в грязную холодную комнатенку. Как только дверь за хозяином закрылась, "бухарец" повалился на тюфяк и, натянув вонючую кошму до самого подбородка, до утра трясся в лихорадке.
После зухра, который Юсуф не смог совершить из-за полуобморочного состояния, караван-сарайщик сам явился к гостю. Узнав в чем дело, Дост-Мохаммед послал соседского мальчишку в селение, где жил ученый табиб. Приехавший на ослике пожилой лекарь осмотрел раненого, почистил и зашил рану, как умел. Дал от боли опий и назначил питье, понижающее жар.
Вначале лечение не пошло Юсуфу на пользу. Порез в боку все время воспалялся, лихорадило и раскалывалась от боли голова. Снадобья, которыми пичкал его приезжавший раз в три дня табиб, почти не помогали. Если бы не отличное здоровье, то молодой постоялец скорее всего отправился бы на небеса, но крепкий организм выдержал и переборол все: потерю крови, плохо зашитую и гноящуюся рану, лечение знахаря, не имевшего малейшего представления о гигиене и современных лекарствах…
Дост-Мохаммед, как и большинство правоверных, был фаталистом. Занятый делами по хозяйству, он появлялся в комнате молодого человека всего два раза в день. Приносил еду, воду и назначенные табибом отвары. Помогал добраться в нужник в остальном же не обращал на раненого никакого внимания, положившись на волю Аллаха.
Впрочем, события, происходившие в стране настолько приковали к себе внимание всех афганцев, что судьба какого-то незнакомца мало занимала хозяина. Каждый день, а иногда и по несколько раз люди, останавливавшиеся в караван-сарае, привозили с собой новости о событиях в Кабуле и его окрестностях. Почти никого не удивило, когда королевские войска, высланные против доблестного Хабибуллы, были разбиты и с позором бежали, а сын почтенного водоноса, поившего под пулями солдат в Герате, продолжил победоносный поход в Кабул. Даже в пуштунских селениях его встречали с восторгом и уважением, несмотря на то, что таджик. Что толку в том, что Аманулла-хан — пуштун, если предал заветы Пророка?
Британцы, о которых говорили, что именно хвост британского льва пришпоривает лошадь бесстрашного Бача-и-Сакао, первыми из гяуров забили тревогу. Когда двухтысячное войско мятежников расположилось в горах, окружавших афганскую столицу, англичане наладили воздушный мост Кабул-Герат. Каждый день крылатые машины вылетали с кабульского аэродрома, увозя проклятых иностранцев…
Тем временем, пока Юсуф дрожал от холода и боли или впадал в тяжелое, вызванное опиумом забытье, Дост-Мохаммед с мрачным любопытством слушал рассказы постояльцев о том, как трусливый Аманулла пытался усидеть на троне. Падишах отменил принятые им богопротивные законы и обещал подданным, что отныне страна будет жить только по законам шариата. Не стыдясь позора, отправил к сыну водоноса и дезертиру посланников с деньгами и фирманом (60), которым назначил доблестного Хабибуллу генералом.
Новоиспеченному полководцу королевской армии милостивый падишах предложил тут же выступить на восток и подавить восставших ширвани (61), перерезавших дорогу на Джелалабад. Но хитроумный Бача-и-Сакао взяв деньги, не спешил выполнять просьбы струсившего падишаха.
Чтобы хоть как-то найти поддержку среди подданных, Аманулла-хан начал выпускать из тюрем арестованных противников своего режима. Бывшие заключенные тут же отправлялись в горы и присоединялись к отрядам восставших. В самом же Кабуле началась паника и по дорогам побежали люди, опасавшиеся мести и грабежей. Базары пустели, торговцы закрывали свои лавки, а товары спешили припрятать в надежных местах.
На улицах столицы участились грабежи, по ночам гремели выстрелы. Полицейские в эти лихие времена заботились только о своей безопасности и отсиживались по домам. Армия и королевские чиновники укрылись в кабульской крепости. На защиту режима Амануллы-хана встали под ружье несколько сотен слушателей военного колледжа, малочисленные отряды младоафганцев и эмигрантов.
Министерства и королевский дворец окружили стены из мешков с песком. Из амбразур в баррикадах, вызывая страх и уважение, торчали стволы пулеметов, но было ясно, что в случае длительной осады, добровольцы и курсанты долго не продержатся. А гарнизон столицы, на словах сохранивший верность королю, сидел в крепости и не собирался участвовать в боевых действиях.
Время от времени небольшие отряды мятежников дерзко въезжали в столицу и вступали в короткие перестрелки с королевскими сторонниками. Каждый раз после таких вторжений осмелевшие муллы с улемами открыто призывали горожан примкнуть к восставшим и свергнуть власть отступника.
Перед самым входом Хабибуллы в столицу осторожные британцы заявили о своем нейтралитете. Эвакуация иностранцев в Герат продолжалась, посольства и район, где проживали кафиры, охранялись заставами из солдат афганской армии и британскими сикхами, переброшенными из Индии. Советские пилоты частью перелетели в Герат, частью сидели на кабульском аэродроме готовые вылететь на бомбежку мятежников. Ожидание неминуемой развязки достигло предела.
Первым не выдержал Аманулла-хан. Король обратился к жителям Кабула с призывом встать на защиту его власти, клялся Аллахом, что не допустит мятежников в город и приказал открыть Арсенал, раздать ополченцам оружие. Как водится в таких случаях, к воротам оружейных складов в первых рядах поспешили воры, мошенники и противники падишаха. Всего лишь за сутки в руки всякого сброда попали тысячи винтовок и десятки тысяч патронов. Не удивительно, что цены на оружие в Кабуле сразу упали. Даже мирный хозяин караван-сарая Дост-Мохаммед не удержался и приобрел почти за бесценок несколько ружей у проезжих торговцев.