Шанс для динозавра
Шрифт:
Простоял на холмах и неприятель. Несколько пристрелочных артиллерийских выстрелов с той и другой стороны – вот и весь итог минувших суток.
Ясно как день: осторожный и умудренный Глагр не начнет атаку, пока не будет принужден к этому. Его армия многочисленна, неплохо снабжена и занимает превосходную позицию. Глагр может оставаться на ней столько, сколько ему заблагорассудится.
И ничего нельзя придумать, кроме как выбить его с этой позиции, чтобы долина за ней стала местом истребления хваленой имперской армии. Сделать это, однако, будет совсем не просто. Маршал умен; если бы удалось склонить его на сторону Унгана, князь без колебаний доверил бы ему водить свои войска. Но – увы. Еще рано ждать таких чудес.
Барини видит: войска маршала занимают ту же позицию, что вчера, в том же порядке, как вчера. Пехота на холмах, кавалерия в распадках между холмами, бомбарды в примитивных, смахивающих на ящики станках расставлены по склонам. Это чепуха, а не артиллерия; кое-что посерьезнее Глагр наверняка держит в резерве. Там же и добрая половина его армии – на обратных склонах холмов и в лощине за холмами. Кажется, будто унганцы и союзные марайцы не уступают имперцам в численности, в то время как на самом деле у маршала двукратный перевес.
Перебежчик сообщил: ночью к Глагру подошли два полка пехоты из Киамбара. Их что-то не видно. Понятно: маршал прячет их за холмами, не желая показывать раньше времени. Логика диктует ему подтолкнуть Барини к атаке.
А что, Барини подтолкнется?
Куда он денется!
Бессмысленно отступать обратно в Габас. Маршал покинет превосходную позицию и тут же займет ее вновь, чуть только Барини надавит на него или попытается отсечь от Желтых гор. Обходные маневры бесполезны, даже вредны. Остается одно: с криком «Унган и Гама!» переть в лоб.
На виду всего войска князь опускается на корточки, словно по большой нужде, и щупает почву. Сыро. Но вчера было сырее. Возможно, солнце подсушит грунт к полудню, а если нет, то предстоит еще один потерянный впустую день. Нельзя пускать кавалерию в атаку по раскисшей почве, пусть даже обращенные в поле склоны холмов не особенно круты. Надо ждать.
Краешек солнца показывается над восточным отрогом Желтых гор. Солнечный диск тоже желтый, что сулит теплый день. На небе ни облачка. Быстро отступает утренняя прохлада. Начинают шевелиться сонные насекомые на редких незатоптанных былинках – бесполезные и бессмысленные существа. Но имеет ли смысл это скопище людей, построенных в ровные прямоугольники? Если имеет, то только с их точки зрения. Может быть, кто-то сверху смотрит на них, как они смотрят – если вообще смотрят – на насекомых?
Князь отмахивается от ненужной мысли, как от мухи. Повернувшись к свите, приказывает: людей посадить, нечего им утруждать ноги перетоптыванием на месте, позиции третьей батареи дополнительно укрепить фашинами, а четвертой батарее пристреляться по правому холму. Вдоль фронта скачут посыльные, а доверенный оруженосец Дарут спешит к четвертой батарее, только грязь летит из-под копыт. Молокосос. Хочет полюбоваться работой унганских бомбард. Да разве это работа! Так, проверка инструмента…
Минут через десять на стыке центра и правого фланга вспухает плотное белое облачко порохового дыма, а секунду спустя доносится грохот. Пауза – и еще. И еще. Барини щурит глаза, затем наводит на холм шедевр Тахти Марбакауского – подзорную трубу. Ага, недолеты… Ничего, сейчас артиллеристы поправят прицел… А вот и попадание!
– В самую гущу! – всплескивает руками Гухар Пятый, некогда вассал императора, а ныне вассал унганского князя. Восхищение герцога можно понять: в его-то войсках никогда не водилось ничего подобного новейшей артиллерии Унгана.
Батарея прекращает огонь. Зато начинает отвечать противник – то одна, то другая его бомбарда подпрыгивает вместе с деревянным станком, извергая огонь и дым. Шагах в ста от передовых полков брызгает земля. Князю приносят каменное ядро размером с волейбольный мяч – неказистое, грубо обработанное. Такие ядра заворачивают перед заряжанием в тряпки или туго обматывают веревкой, дабы точно подогнать калибр. Дождавшись усмешки господина, свита начинает отпускать шуточки.
Барини улыбается, но думает о ночном инциденте. Пробравшийся в лагерь неприятельский лазутчик едва не поднял на воздух фуры, набитые пороховыми бочонками. Пусть охрана заколола дерзкого, пусть Барини следует мудрому правилу не класть все яйца в одну корзину, но все равно могла бы выйти большая неприятность. С таким противником, как Глагр, приходится держать ухо востро. Зазеваешься – сожрет. Допустишь ошибку – он вцепится в нее, как клещ, и постарается извлечь из нее максимум пользы для себя.
Бесполезный обстрел прекращается. Армии бездействуют. Солнце взбирается выше, сохнет земля. В небе появляются кучевые облачка, но дождя, похоже, не будет. Ржут лошади – их не поили и не собираются поить до вечера. А людям сегодня, как и вчера, не придется обедать. Потерпят.
Ветерок доносит запахи дотлевающих костров, пота, кожи, лошадиного навоза и человеческих нечистот – обычные запахи военного лагеря. Ревет, мычит и блеет скот, визгливо переругиваются маркитантки. Вот две бабы, не поделив чего-то, яростно таскают друг друга за космы, пронзительно вопя, и нет им дела до того, что князь видит это и слышит. Приказать их высечь, задрав подолы, что ли? Не поможет. Барини остается лишь надеяться на то, что в лагере противника еще меньше порядка. Да так оно, пожалуй, и есть, учитывая сбродность и многочисленность имперского войска…
Унганская армия вдвое меньше, но здесь лучшие. Необученные ополченцы рассеяны по гарнизонам, а феодальные дружины отосланы на войну в Юдонское маркграфство. Но генералы Тригга и Хратт здесь, они нужны.
Припекает. Под дурацким нагрудником ручьи пота проходят насквозь исподнее из ультракевлара, впитываются в расшитый камзол. Жужжат мухи. Течет время.
Князь вновь пробует ладонью почву. Просыхает? Или это только кажется? Когда нервы напряжены, трудно верить самым простым чувствам.
Стараясь не кряхтеть, князь вновь громоздит тяжелое тело на мощные, как столбы, ноги.
– Фьер Дарут! Проскачите вдоль всей линии и передайте приказ артиллеристам: быть готовыми начать обстрел противника. Начнем примерно через час. Сигнал к началу – красный треугольный флажок, поднятый на пике. Все ясно?
– Да, господин! – Оруженосец просиял. – Унган и Гама!
– Езжайте.
«С богом», – хотелось сказать ему, но кто понял бы князя? Святой Гама учит: божественные силы почти никогда не вмешиваются в действия людей, а ценность молитвы заключается в самосовершенствовании молящегося, а вовсе не в надежде выпросить что-либо для себя. Возможно, верховное божество, творец всего сущего, прислушивается к молитвам лишь одного человека – святого Гамы, но разве у него спросишь об этом? Небу не до людей – оно ограничилось установлением общих законов и правил, ведущих к изменению участи души после перерождения.