Шанс для динозавра
Шрифт:
Прошло два дня. Рыба ловилась так, как будто давно уже мечтала расстаться с водной стихией. Арапон добывал наживку и варил уху. На третий день Барини сказал, что теперь легко справится и один, и размякший Тапа вновь поставил Арапона на промывку, избавив от долбления шурфов. Это было то, что нужно.
Отто прилетел еще через три дня. Как обычно, он стоял поблизости от флаера, но не настолько близко, чтобы не успеть среагировать в случае чего, и внимательно наблюдал за разгрузкой продовольствия, держа правую руку в кармане. Как обычно, выслушал рапорт подобострастного Тапы. Как обычно, закрыл колпак по окончании разгрузки и направился прямиком к Барини. Тот был занят – насаживал муху на золотой крючок. Десятка полтора рыбок блестели чешуей на галечном берегу рядом с ним, некоторые еще слабо трепыхались.
– Хорошее занятие ты себе нашел, – не то осудил, не то подначил дьявол.
– Вкусное, – пожал плечами Барини, забрасывая снасть. Поплавок рывком ушел под воду. Подсечка – и серебристая с зеленоватым отливом рыбка сорвалась с крючка в воздухе, шлепнувшись прямо на Отто. Тот запрыгал, крича: «Лови ее, хватай!» Поймал.
– А мне дашь поудить?
Барини выправил крючок и вручил удочку Отто. Поначалу у того не клеилось, но мало-помалу дело пошло на лад. Выловив пять рыбок, дьявол спросил:
– Может, сам хочешь?
– Лови, лови. Я тут уже не первый день развлекаюсь. Отменная рыбка, вроде земного хариуса, только лучше. Мы из нее уху варим. Разве Тапа тебе не сказал?
– Ну? Уха – это что? Русское слово?
– Суп, – сказал Барини. – По-русски и по-английски одинаково. А по-немецки – зуппе.
– А по-турецки?
– Пошел к черту.
– Не могу я пойти сам к себе, – хихикнул Отто. – Как ты себе это представляешь, а?
– Я в том смысле, что у тебя мать турчанка. Неужели совсем язык забыл?
– И не знал никогда. Так, несколько слов… Да и умерла она рано. Я тогда вот о чем подумал: стоит ли стараться получше устроиться в жизни – в земной жизни, – как это делали мои родители? Чего ради? Чтобы вписаться в систему, преуспевать и вроде преуспеть, жить как все, а под старость понять: ничего, совсем ведь ничего путного в жизни не сделано… Или не понять, что еще хуже. С той-то поры я и начал задумываться больше, чем мне следовало…
– Воистину больше, чем следовало.
– А знаешь, что теперь мучит меня больше всего? – спросил Отто. – Я скажу тебе. Морису не говорил, а тебе скажу. Представь, что у земного человечества был не окончательный упадок, от которого мы бежали без возврата, а временный кризис. И что сейчас он преодолен. Представь себе цветущую Землю с миллиардом живущих на ней активных, думающих, добрых и совестливых людей!
– Утопия, – хмыкнул Барини. – Не мучь себя, это мазохизм. Давай-ка я тебя ухой угощу… неужто и впрямь никогда не пробовал? Только в следующий раз соли привези, у нас ее мало, нормального луку тоже захвати и специй каких-нибудь. А еще эту рыбку можно солить или даже есть просто так, макая ломтики в острый соус… бамбрский подойдет в самый раз, я думаю…
Поскольку заходить в хижины Отто брезговал, а Барини расписывал прелести рыбацкого обеда возле речки, позвали Арапона, погнали его за посудой, таганом и дровами. Тот сыграл как нельзя лучше: потрусил не чересчур спешной рысцой, демонстрируя в равной мере покорность, испуг и усталость. А не насторожился ли Отто?.. Кажется, нет.
У него хорошее чутье, Барини знал это. Но сейчас дьявол расслабился. Он не ждет каверз от того, кто мирно удит рыбку. И он в плену иллюзии: ему кажется, что разбитую на тысячу осколков чашку еще можно склеить и она будет как новая. Пусть думает, что сеанс психотерапии проходит успешно. Пусть тихо радуется.
– Потрошить не будем, и так сойдет… – Барини не хотел, чтобы Отто насторожился, когда у него попросят нож.
Все шло как по маслу – даже удивительно. Подкладывая под котел дрова, снимая пену, Барини отпускал скупые шуточки и временами хмурился, как будто желая остаться в образе обиженного и униженного. Да какого угодно, главное – не опасного! Ожидающий распоряжений Арапон слонялся поблизости, все время оставаясь в поле зрения Отто, и не сводил с котла голодного взгляда. Тоже лицедей не из последних.
– Ну-с, снимем пробу…
Зачерпнуть ложкой наваристый бульон с кусочком рыбьей спинки, подуть, положить в рот, помычать, изображая неземное блаженство… Последнее вышло без труда – уха удалась на славу.
– Пища богов. На-ка сам попробуй.
Отто, конечно, сейчас же возразил в том смысле, что он-то как раз не бог, а совсем даже наоборот, но ложку принял охотно. Как только он погрузил ее в котел, Арапон, как было условлено, зашел ему за спину.
А Барини, как только Отто с ложкой во рту остановил взгляд, пытаясь разобраться во вкусовых ощущениях, без особой спешки поднялся с корточек и резким ударом ноги, будто забивал гол, отправил котел с тагана прямо в Отто.
Дико взвыв, ошпаренный дьявол отскочил назад – и тут же оказался в лапах Арапона. Уж что-что, а заламывать руки тот умел. Ошарашенный Отто не успел даже начать лягаться, как два предмета из его карманов перешли в руки Барини.
Один – обыкновенный ультракоротковолновый остронаправленный пульт для зарядов в обручах на шеях каторжан; такого барахла в мастерской «Пилигрима» было навалом. Второй – единственный на борту «Пилигрима» ручной бластер, маломощное, но сокрушительное на короткой дистанции оружие командира. Когда-то им владел Нолан Уайт, потом никто, а потом Гама и Барини решили, что дьяволу он нужнее…
Этого было мало. Барини не уставал вдалбливать Арапону: дьявол нужен живым. Правда, не стал объяснять, для чего. С Арапона бы сталось отрезать Отто указательный палец, а то и всю руку. Это проще, чем тащить к флаеру живого, упирающегося Отто. Не собираясь докладывать, как на самом деле отпирается флаер, Барини до поры до времени кормил Арапона баснями.
– Веди его к лодке.
Сто шагов. Отто рычал и пытался вырваться до тех пор, пока Барини не навел пульт на шею Арапона. Отто понял без слов: как ни мал заряд в обруче, осколки порвут горло и тому, кто рядом. Тогда он процедил:
– Скотина…
– Да, – легко согласился Барини.
– Предатель!
– Правда?
– Сволочь! Ублюдок!
– Может быть. А ты – дурак. Совсем как я недавно. Только я с тех пор поумнел.
– Вели своему громиле отпустить меня! Мы можем договориться! Я всегда в тебя верил!..
– Да ведь и я в тебя… когда-то.
– Ну… прости, – выдавил Отто.
– Бог простит. Он уже сейчас, а я чуть позже. Когда я улечу, а ты останешься, можешь быть уверен: я не держу на тебя зла.