Шанс для динозавра
Шрифт:
После отбытия летающей лодки Арапон стал вдвое внимательнее следить за бывшим князем Унгана – теперь уже не осталось сомнений, что это он и есть. Трое новичков, привезенных летающей лодкой, болтали: в Унгане прочно утвердился его сиятельство Гухар Пятый, торговлишка оживает, так что честному вору всегда есть пожива, а что до прежнего князя, то дьявол его знает, где он скрывается. Бают, будто сам себя загнал в горы, да и сдох там, как бродячий пес…
Князь Барини не сдох – это-то Арапон понял с абсолютной ясностью. Вон он, Барини, слоняется вдоль речки, а ног небось не замочит – надо ему!.. Отказа в еде не знает – вон ряшка-то какая у его бывшего сиятельства. И никто ему тут не указ. Захотел – посидел на бережку, захотел – прогулялся вдоль новых шурфов, осматривая вынутую породу. Он не каторжник – он ссыльный. Зато не меньше, чем любой из каторжан, мечтает выбраться отсюда в Большой мир. Видно же.
А средство тут может быть только одно – захватить летающую лодку. Только она перенесет беглеца через Туманные горы.
Барини нацеливался бежать – этого не замечал крючконосый дьявол, не замечал Тапа, зато это осознал Арапон. Оставался пустяк – сделать так, чтобы бывший князь осознал полезность бывшего вора.
«Пошептаться надо», – сумел однажды сказать каторжник ссыльному так, чтобы никто не услышал, но Барини сделал вид, будто туг на ухо. Арапон ждал. Он стал нарочито невнимателен при промывке, за что огреб от Тапы по зубам и в наказание за недостаточно явственно выраженную покорность был отправлен долбить новый шурф. Как раз то, что надо.
Теперь он был один, махал киркой, выбрасывал грунт лопатой, уставал так, будто снова стал первогодком, но понемногу углублялся в землю, к чему и стремился. Довольно скоро пошла мерзлота, кирка отскакивала от нее со звоном, откалывая лишь мелкие кусочки. Арапон терпел. И дождался своего: на третий день на дно его ямы неожиданно спрыгнул Барини:
– Я тебя слушаю.
Приходилось экономить время – отсутствие ссыльного в пределах видимости могло встревожить Тапу. К тому же Барини совершенно не понимал воровского жаргона. Арапон терял мгновения, подбирая нужные слова.
– Ты справишься с летающей лодкой, я знаю, – закончил он. – А я помогу тебе убить этого… ну, дьявола.
– Зачем? – спросил Барини. – Его совершенно незачем убивать.
– Вот зачем! – Задрав клочковатую бороду, Арапон показал ошейник. – Захочет он – голова долой. Умный, да? Один уйти хочешь? – Он оскалился. – Вместе уйдем или вместе сдохнем, понял?
На миг ему показалось, что Барини дал слабину, и целое мгновение он упивался властью над тем, кто загнал его сюда медленно подыхать, вместо того чтобы быстро повесить. Всем своим существом Арапон ненавидел Барини – всегда сытого, всегда на особом положении, всегда СНИСХОДЯЩЕГО до общения с обыкновенными людишками. Как будто Арапон обыкновенный! Да его знало все дно Унгана, сам Пипига Оборотень с ним вино пил! Хряк Тума дружбу водил с Арапоном, вот как! Ах, твое драное сиятельство, врезать бы тебе сейчас! Сначала коленом в причинное место, потом по зубам – и под дых, под дых!
Но оказалось, что Барини поднял руки вовсе не для жалкой защиты от удара. Он тянулся к обручу на шее Арапона.
– Покажи-ка… Да не дрейфь, не задушу… Ага. Так я и думал. – Он произнес несколько непонятных слов. – Внутри летающей лодки ты можешь ничего не бояться.
– Точно? – с показным недоверием спросил Арапон, в то время как сердце прыгало от восторга: кажется, все может получиться! Может!
Барини фыркнул:
– Я знаю, что говорю. Охота мне сидеть рядом с тобой, когда тебе башку снесет! Брызг будет… Это… – Опять несколько непонятных слов. – Короче, чтобы заряд сработал, в него надо прицелиться, хотя бы приблизительно, из особой штуковины. Отобрать ее или просто укрыться за колпаком летающей лодки – и ты в безопасности. Остальное – выдумки для страха. Победишь страх – победишь и дьявола. Штуковина маленькая, продолговатая, помещается в кармане. Вот ты и отберешь ее, иначе зачем ты мне нужен? Но не убивать!
– А ты тем временем прыгнешь в лодку – и фьють? – нехорошо осклабился Арапон.
– Вместе прыгнем и золота прихватим, – сказал Барини таким тоном, что Арапон наполовину поверил. – У него в кармане не только (непонятное слово), но еще и (непонятное слово), без которого нам не попасть внутрь (непонятное слово)… то есть внутрь летающей лодки. А в Унгане мне понадобятся твои связи. Скрываться же придется! Ну, думай! Как надумаешь – дай знать. Только не ночью. Тайные дела делаются у всех на виду…
Легко, несмотря на грузную комплекцию, выпрыгнув из шурфа, он для вида поковырялся в отвалах, да и пошел себе к речке. Что ему! Одно слово – князь! Ладно, хрен с ним, пускай пока гуляет. Думает обмануть Арапона, ха-ха! О золоте не забыл сказать, подкупить хочет. Пускай тешит себя мыслью, что Арапон глупее его. Да ежели и не удастся сбежать с золотом, то и не надо. За живого или мертвого Барини Гухар отвалит столько, что можно будет всю жизнь как сыр в масле кататься!
На следующий день Арапон улучил момент мигнуть Барини. Тот показал глазами, что понял, и целый день занимался обходом шурфов – копался в отвалах, иногда тащил порцию грунта на промывку, часто спрыгивал на дно и сам брался за кайло, словом, усыплял бдительность. Долбя мерзлый грунт, Арапон ругался по-черному. И что же он услышал, когда Барини наконец соизволил подойти?
– А что, найдется тут из чего лесу ссучить? Рыбки хочу.
Барини удил рыбу.
Не успевал поплавок проплыть и нескольких метров, как следовала резкая поклевка. Можно было обойтись и без поплавка – небольшие рыбки сейчас же начинали преследовать наживку, торопясь опередить друг друга, и поклевку было попросту видно. Три рыбки из четырех либо сходили с самодельного крючка еще в воде, либо шлепались в воду спустя мгновение после выдергивания из оной, но одна все-таки доставалась рыболову. И все равно рыбалка к востоку от Туманных гор больше смахивала на промысел. Рыба здесь не боялась вообще ничего. Рыбе лишь не нравилась муть от промывки, и рыба держалась выше по течению. Первый рыболов неосвоенного материка заслуженно снимал сливки.
Над снастью пришлось помудрить. Немало коры ободрал он с деревьев и немало переломал кустов, прежде чем нашел тонкие растительные волокна, сохраняющие прочность после высушивания и не боящиеся намокания. Свитая из них леса была хорошо видна рыбе, но что за беда, если рыба жадна и простодушна? Крючок дался тяжелее; Барини даже подумывал плюнуть на него и сплести сеть, но не знал, как это делается. Древесные колючки не годились. В конце концов он расплющил на камне крошечный золотой самородочек в некое подобие проволоки, согнул ее и заточил острие. Под весом трепыхающейся рыбы крючок норовил разогнуться, и приходилось часто подгибать его. На наживку шли личинки из-под коры и засохшие комья вчерашней каши. Иногда удавалось хлопнуть муху.
На двадцатой рыбке он решил, что хватит, и в тот же день сварил уху на всю артель, приправив ее стеблями некоего растения, схожими по слезоточивому действию с диким луком. Тапа крякал, рыгал, жмурился от удовольствия, как домашний кот, и просил баловать народ таким блюдом хотя бы иногда. Сулил отрядить в помощь специального человека, и Барини, пожав плечами, молвил: «Да кого угодно, хоть вот этого» – и ткнул пальцем в сторону Арапона.
Ему был глубоко отвратителен этот тип – вор по убеждению, убийца по случаю, ласковый с сильными и безжалостный со слабыми. Шакал. Он и заслуживал шакальей участи. Но сейчас он был нужен.