Шанс номер два
Шрифт:
– С-суки! Врут они! Шантаж! – неожиданно для себя самого, не своим голосом вдруг закричал Алексей, дернулся в сторону милиционера. Ярость душила. Себя он уже не помнил…
В следующую секунду оказался на диване с заломленными за спину руками, придерживаемый офицером. В комнату влетел второй офицер. Вошел, потирая руки, третий милиционер. Похоже – водитель "Уазика".
– Отпустите, – проговорил Алексей, мгновенно придя в себя.– Отпустите, я же не чокнутый, чтобы с вами драться. Штаны-то хоть дайте одеть!..
Реплики, произнесенные им лежа на диване лицом вниз, сдавленным
– Начинай оформлять протокол! – приказал старший офицер, державший Алексея, своему– напарнику. – Запиши – оказал сопротивление …
Алексей прикрыл веки – перед глазами плыли круги. Он отказывался верить в реальность происшедшего.
Неожиданно он вновь дернулся всем телом, – на помощь офицеру тут же подскочили оба милиционера.
– Вы что, совсем не соображаете?! Кому верите?! – кричал Алексей. – Износиловал! Да что ее насиловать? Она же первого попавшегося мужика с улицы приведет и еще заплатит ему! Меня опоили! Я корреспондент газеты! Шанта-аж!
Стражи порядка отпустили его, расступились. Алексей, обмякнув, остался лежать на диване. По щекам текли слезы отчаяния.
Старший офицер тем временем порылся в карманах его пиджака, извлек оттуда корреспондентское удостоверение. Раскрыл.
Тут в комнату вошла Загодеева: на лице – следы размазанной и, словно бы второпях, небрежно вытертой краски для век. Одной рукой молодая женщина придерживала разорванный, якобы во время борьбы, рукав платья. В другой руке – лист бумаги.
– Вот нате, заявление об изнасиловании… И в сторону Алексея:
– Об условиях труда он пришел расспросить, гад!..
Алексей поднялся с дивана, принялся надевать штаны. Голова теперь работала четко. Вернулось самообладание. Застегивая ремень, сказал милиционерам:
– Прошу отметить в протоколе, как быстро Татьяна Загодеева пережила трагедию и даже оформила ее документально…
Дело было скверным: положение, в котором застала его милиция, заявление потерпевшей да свидетельство Марины лежали на чаше весов тяжелой гирей. Чтобы заставить склониться их в другую сторону, придется побороться.
Страха не осталось. Панических мыслей, вроде "Пропал! Погиб!" не возникало.
Ясно было одно – он с ног до головы в грязи.
А может, был всегда?..
* * *
Щекотливое дело – расследование попытки к изнасилованию. Экспертиза стопроцентно не докажет истинность заявления Загодеевой, но и не опровергнет его.
Подписка о невыезде – такую меру пресечения на период следствия избрал капитан Иванченко для молодого корреспондента.
Странное дело, странный подозреваемый: для человека, который решил овладеть женщиной, такой доступной, как Загодеева, при помощи силы, слишком умен, хладнокровен и осторожен. Иванченко навел справки, – Загодеева, по наблюдениям соседей, действительно увлекалась мужчинами на стороне. Громкие, разнузданные сцены ревности, устраиваемые ее мужем, тоже простым рабочим, были известны всему дому. Итак, умный, интеллигентный, с хорошим материальным и социальным положением и вдруг… Противоречие необъяснимо, если только…
Милицейский "Рафик" резко притормозил, – Иванченко качнулся вперед и вернулся из мира мыслей в реальность. Остановились. Гаишник жезлом регулировал движение на узком участке шоссе. Встречную полосу загородили пять столкнувшихся, как куски мяса на шашлыке, легковушек. Две – лоб в лоб при обгоне. Их водители, очевидно, погибли, – на обочине стояло три амбулатории "скорой помощи".
Остальные три не успели затормозить и ударили сзади.
Мимо столкнувшихся автомобилей поехали медленно. Глядя на искореженные "Волги" и "Жигули" Иванченко обвинил погоду: дождь, легкий туман, темная, беззвездная ночь. Из-за низкого давления у него неприятно ломило виски. В такой день серьезная авария не удивительна!
Вообще последние недели для милиции стали хлопотными. На участке Иванченко в парк на поверхность пруда всплыл труп женщины. Тело сбросили в воду, привязав к шее смывной бачок от унитаза. Экспертиза показала – перед тем, как убить, женщину изнасиловали. Причем садистски.
Другой случай: молодой мужчина, угрожая ножом, загнал на чердак шестнадцатиэтажки молоденькую девчушку. Изнасиловал ее. Пригрозил: знаю твой адрес, заявишь в милицию – убью. Мать еле вырвала у дрожавшей в нервном припадке дочери признание. В милиции та дала нечеткий, бесполезный для розыска словесный портрет.
Иванченко знал: мрачные преступления маньяков – из самых нераскрываемых. Действуя вопреки логике нормального человека, маньяк порой неуязвим. Ведь раскрытие преступлений основывается на знании мотивов поведения здорового человека…
Противоречие в деле молодого корреспондента было необъяснимым, если не заподозрить в нем кровожадного, жестокого маньяка, "засветившегося", когда меньше всего боялся разоблачения. Рассчитал: у жертвы нет достоинства, будет молчать…
Стоит изменить меру пресечения? – спросил себя Иванченко. – Не случилось бы новой беды…
* * *
Алексей вернулся из милиции домой: никого, в мойке грязные тарелки. Поначалу не придал этому особого значения. Голова тяжелая, во рту горько и сухо. Подставив лицо под кран, хлебнул водички. Впервые в жизни не хотелось сопротивляться, – завалиться на диван, уткнуться лицом в подушку, не рассуждать, какой стиль поведения выбрать на следствии.
Жить не хотелось… Наконец-то сердцем понял смысл этой, множество раз слышанной, фразы. Напрашивалась идея: нынешние дождливые дни – сплошная ловушка. С тех пор, как наступили, успел лишиться уверенности в мужской полноценности. Сегодня потерял себя.
Всякое бывало: били, угрожали, принуждали, – он только усмехался. Иного не заслуживали запоздалые попытки его жертвы вернуть утраченное достоинство, взять реванш. – Издержки интересного дела, – получая удовольствие, сносил и их. Но сегодня… Сам стал жертвой. Невероятно! Все равно, что мышка съела матерого кота. Матерый кот! Ничтожество! Кандидат на нары!
Вот когда по позвонку вновь пробежал холодок…
От входной двери донесся мелодичный, под трель соловья, звук, – пришла Вера. Алексей вскочил с дивана и поспешил в коридор. Не хотелось оставаться наедине с мыслями. Возвращению жены обрадовался.