Шантаж
Шрифт:
Так что — всё сам. Зачитываем грамотку. В голос, с выражением. И я погнал, почти не заглядывая в текст. А зачем? Мы ж её с Кудряшком не так давно придумывали, не забылось ещё.
— «От зайчика лисичке»…
— Чего? Да ну… про зверьё какое-то… не, то — про мыто — три гривны оставят, а лисицу не надо… ты где видал, чтобы зайцы грамотки писали?… В стране Ефиопии такие зайцы, грят… А лисицы?… Да помолчите вы — не слыхать! Чти дальше, малой.
— Глава 123
Дальше пошёл «древнеегипетский» вариант Кудряшкова послания. Судя по рёготу мужиков и возмущённым взвизгиваниям женщин, Кудряшок обильно использовал здешнюю ненормативную лексику. Я пока разницы
Сначала всё шло хорошо — толпа разогревалась. Смех и комментарии нарастали в мощности и частоте. Иногда приходилось останавливаться, чтобы особо тугоухим — повторили, а особо тугоумным — разъяснили. Разъяснения, судя по откровенному хохоту мужчин и сдавленному смеху женщин, были даже покруче нашего оригинала. Да, если бы из семантики нашего «живаго великорусскаго…» можно было бы добывать соль — мы бы её экспортировали. Да мы полмира ею завалили бы!
В какой-то момент «глас народа» начал стихать. Люди потихоньку стали отодвигаться от телеги, а, главное, перестали жадно и нетерпеливо смотреть мне в лицо, ожидая следующей фразы. Их взгляды переместились ко мне за спину. Я глянул через плечо: на верхней площадке лестницы стояло несколько человек. Среди них и посадник. С мечом на поясе. Он начал неторопливо спускаться. Сейчас меня будут… Вдох-выдох.
«Я коней напою Я куплет допою. Хоть немного еще Постою на краю».«На краю» в моём конкретном случае — на краю телеги. Осталось только «допеть куплет». Я, старательно заставляя себе не оборачиваться и не снижать голос, выдал в толпу предпоследний пассаж из берестяного послания. Что-то на тему:
«Графиня, мойтесь в бане каждый день И закупайте детские коляски».Когда Кудряшок это выцарапывал, мне казалось, что это смешно, остроумно. Здесь это тоже вызвало смех. Смешок. Одинокий. И от этого ещё более глупый. Осталось последнее предложение. Я развернулся лицом к лестнице, уставился в глаза посаднику и, форсирую скабрёзную интонацию, слышанную мною от Кудряшка, провозгласил: «Коль просишь — вскорости приеду, изделаю тебе и другого сына. Коли пентюх этот — ни на что негожий, так пусть хоть выблядков моих кормит».
Посадник остановился в двух шагах от телеги. Не отрывая глаз от лежащего у моих ног обнажённого женского тела, протянул правую руку ладонью вперёд. Кто-то из местных мужичков подскочил ко мне сбоку, начал дёргать за рукав. Я совершенно автоматически отдал ему грамотку. Мужичок, с поклонами, мелкими шажками, подкатился к посаднику, с каким-то скороговорным текстом сунул в ладонь свёрнутую трубочкой бересту. Во дворе было тихо. После совсем недавнего рёгота, хохота и трёпа большой толпы — это было особенно чувствительно. В этой тишине где-то заплакал младенец. Посадник вздрогнул, непонимающе посмотрел на трубку бересты в своей руке. Развернул и заглянул в неё. Кажется, он не понимает. Или неграмотный? Толпа за спиной даже не дышит. Острое ощущение массового любопытства. «Ну и чего он сейчас?».
Посадник поднял глаза и увидел меня. Смотрит. Совершенно мёртвые глаза. Расширенные дырки чёрных зрачков в неестественно светлых радужницах. Каменное, несколько даже надменное скуластое славянское лицо. Лицо смерти. Смотрит, но не видит. Он медленно, с хрустом, сжал бересту в кулаке. Вяло чуть откинул её в сторону. И — зарычал. Мгновенно переходя от глухого, утробного рокота в мощный яростный рёв. Одновременно выдёргивая меч из ножен. Одновременно шагая ко мне.
Инстинкты, они того… как праздник — всегда с тобой. Посадник пошёл на меня — я от него. Пятиться задом стоя на краю телеги… Ух я и нае… Мда… Навернулся. Про «праздник» я уже сказал. Я всегда падаю правильно. Как кошка. Только из-за отсутствия хвоста — не переворачиваюсь на лапы, а раскладываюсь и откатываюсь. В этот раз не получилась. И, лёжа на спине, навзничь, я, глядя вверх, через лоб, хорошо увидел, как по толпе людей, отшатнувшихся от моего падения, ударила волна капель. Как пулемётная очередь. По лицам, по одежде. Какая-то тёмная жидкость. Кровь.
И снова — дикий рёв с той стороны телеги. И снова новый удар каплями крови — очередью по толпе. Но толпа уже потеряла неподвижность. Все орут, все бегут, вопят и топчат. И чей-то истошный высокий женский крик:
— Да уймите же его! Он же её в куски порубает!
Третьего звериного рёва нет. Зато со стороны задка телеги происходит какое-то движение. И через неё заглядывает лицо посадника. Перекошенное, мокрое от пота, странно сосредоточенное. Одновременно — и бешенство, и целеустремлённость. При виде меня на лице появляется удовлетворение. Злобно-радостное. Три таких ярко, предельно выраженных, эмоции одновременно на простом добром родном славянском лице… В обрамлении светлой аккуратной бороды. И с чудовищно расширенными зрачками. Он начинает… урчать. И вытаскивает из-за телеги правую руку с мечом.
Помните ли вы храброго гнома Гимли из «Властелина колец»? Тот момент, когда в сражении с орками его привалило тушей одной убитой гоблинской свиньи так, что он не мог ни пошевелиться, ни дотянуться до своего оружия, а тут к нему начало подбираться другое такое же чудовище? Так вот — я Гимли очень хорошо понимаю. Хотя меня ни чьей тушей не заваливало. Но так страшно…
Как и гнома во «Властелине» меня спасло вмешательство со стороны. Правда, светлых эльфов и засекреченных королей у меня тут нет. Но чего на Руси всегда много, так это уверовавших в силу слова своего. «Русское слово». Я не про попов — те-то, как раз, реально оценивают свои возможности.
Какой-то благообразный мужчина шагнул сзади к посаднику, ухватил его за левое плечо и рявкнул ему на ухо:
— Ты чего творишь!?
Громко, уверенно начатая фраза закончилось стоном. Посаднику оказалось достаточно даже не повернуться лицом к миротворцу. Только чуть развернуться корпусом. Чтобы вогнать свой меч из-под локтя левой руки в живот санитару-добровольцу.
А ведь говорил же сам себе Добрыня Никитич, собираясь, по приказу Владимира — Красно Солнышко, звать Илью Муромца с пьянки на Подоле:
— Не дай бог подойти к русскому богатырю со спины — зашибёт и не заметит.
Как я Добрынюшку понимаю! Не в смысле, что подходил сзади, наоборот — ко мне так подходили. Пришлось из-за этого карате бросить. Очевидная вещь — типовые элементы всякого боевого искусства отрабатываются до автоматизма. Хоть — с мечом, хоть — с револьвером, хоть — с «голой рукой». Ты ещё не понял, а уже ударил. Просто поймал краем глаза, шорохом, волной воздуха — постороннее движение. И — среагировал. Жена просто руку протянула — воротник на мне поправить, а я уже…. Нет, не ударил — просто блок, просто предплечьем. Без фанатизма, без форсажа… Просто — как учили, как сотни раз отрабатывали в спарринге… Она ходила постоянно в синяках и через день плакала. «Да я же не хотел! Просто не делай неожиданных движений, не подходи ко мне ко мне сзади…». Мимолётная ласка любимого человека оборачивается небольшой, но болезненной травмой. Так хорошо ещё, что исполняется только защита, а не полная связка, которая обязательно должна заканчиваться добивающим ударом.