Шантажистка
Шрифт:
Как раз когда я впиваюсь зубами в сандвич, мимо проходит какой-то парень с красавцем лабрадором шоколадного окраса. Пес чует запах моего обеда и резво меняет траекторию движения. Он явно оптимист, поскольку усаживается передо мной в ожидании подачки.
— Прошу прощения, — тараторит подоспевший хозяин. — Он у меня что мусорный бак, когда дело касается еды.
— Да все в порядке. Он любит куриный салат?
— Бенсон любит все подряд, — смеется парень.
Отламываю кусочек от сандвича и протягиваю Бенсону. Он берет его на удивление
Я доедаю сандвич, предаваясь мечтам, что однажды и сам заведу собаку. По окончании, с позволения сказать, политической карьеры возьму и загляну в местный приют для бездомных животных да найду там своего Бенсона. Почему бы и нет.
Мир грез разом развеивается, когда кто-то усаживается рядом со мной.
— Добрый день, Уильям.
Этот голос уже настолько въелся в мою память, что я даже не удосуживаюсь повернуть голову в сторону его обладательницы.
— Габби, тебе когда-нибудь говорили, что ты прямо как пресловутый банный лист?
— Не-а, только с цветком сравнивали.
— Ты следишь за мной, что ли?
— Для этого и сыщиком не нужно быть. Ты почти каждый день наведываешься в одну и ту же забегаловку.
— Что тебе нужно?
Габби пододвигается поближе.
— Уильям, какая же у тебя ужасная память! Сегодня мы с тобой заключаем сделку.
— Не думаю.
— Тебе известны последствия отказа.
Ее игры мне уже вконец осточертели, и я решаю положить им конец:
— Да делай что хочешь. Мне вправду плевать.
— Тебе плевать на репутацию отца и каким позором обернется для него его грязная тайна?
Мудрое указание Клемента я, разумеется, не позабыл и потому полон уверенности. И даже если Габби и повезет найти газету, которая захочет напечатать скандальную историю, подтверждаемую лишь ксерокопией, я успею переговорить со Сьюзан Дэвис еще до публикации. Как-никак, я хочу исправить ошибки отца, а не предать их забвению.
— Еще раз повторяю: мне плевать.
Несколько секунд женщина молчит. Похоже, крыть ей больше нечем. Но тут она достает из внутреннего кармана куртки какой-то конверт и протягивает мне.
— Загляни-ка сюда.
Я смотрю на конверт, однако брать и не думаю.
Габби склоняется ко мне и шепчет:
— До десерта мы тогда так и не добрались, так что это вместо него. И, поверь мне, на вкус он сладко-горький.
Каждой своей частичкой хочу встать и уйти, вот только любопытство — лошадка норовистая. Я выхватываю конверт и вскрываю его.
Сперва мне попадается зернистая черно-белая фотография завернутого в одеяльце спящего младенца в кроватке-корзинке. Ребенку от силы несколько месяцев.
— Кто это? — выпаливаю я.
— Твоя сестричка. Миленькая, не правда ли? Для внебрачного-то ребенка.
Я вновь сосредотачиваюсь на снимке, и моего гнева как не бывало. Как бы ни хотелось мне разглядеть в девочке какие-нибудь отличительные черты, однозначно отождествляющие ее с Хаксли, увы, все младенцы для меня одинаковы. И все же из-за одного вида крошечной сестры к горлу у меня подступает ком.
Поворачиваюсь к Габби и, стараясь не выдать волнение, спрашиваю:
— Откуда у тебя эта фотография?
— Ответ в конверте.
Извлекаю сложенный листок бумаги кремового цвета и с бьющимся сердцем осторожно разворачиваю.
— Свидетельство о рождении? — бормочу я себе под нос.
— Точнее, копия свидетельства о рождении твоей сестры.
Теперь я знаю имя сестры: Габриэлла Анна Дэвис. В свидетельстве указана дата ее рождения, сейчас ей немногим более тридцати лет. Далее в документе значатся имена родителей: Сьюзан Вероника Дэвис и Чарльз Огастас Хаксли.
Моя рука с бумагой падает на колени, пока я пытаюсь свести все воедино. Внезапно у меня появляется не только доказательство неверности отца, но и существования его внебрачного ребенка, моей сестры. Вот только я решительно не понимаю, как эта информация поможет Габби вынудить меня к сделке.
И тут она прочищает горло — очевидно, чтобы на этот вопрос и ответить.
— Так как, понял, что к чему?
Озадаченно поворачиваюсь к ней.
— Что-что?
— Тогда вот тебе маленькая подсказка. Какой сокращенный вариант имени Габриэлла?
Женщина не сводит с меня глаз, и мне тут же вспоминается момент нашего знакомства в конференц-зале «Монтгомери». Тогдашняя искра узнавания, которому я так и не нашел объяснения, теперь обращается во вспышку яростного пламени.
«Нет… Ни за что… Не может быть…»
— В чем дело, Уильям? — воркует Габби. — А я-то думала, ты обрадуешься, наконец-то познакомившись со своей младшей сестренкой.
15
Словно бы услышав заумную шуточку, пытаюсь переварить откровение, каким бы очевидным оно ни казалось. Вот только когда все части головоломки складываются воедино, мне не до смеха. Что я испытываю, так это шок. Шок столь ужасный, что потрясение быстро сменяется отрицанием:
— Что? Нет… Это же… Да ты сошла с ума! Как ты смеешь!
Она кладет мне руку на плечо и спокойно продолжает:
— Давай-ка я разложу все по полочкам, чтобы у тебя не оставалось сомнений. Сьюзан Дэвис — моя мать, Чарльз Хаксли — мой отец, а ты, Уильям, следовательно, мой брат. — Тут ее улыбка растягивается до ушей. — Ах да, и еще, как ты наверняка помнишь, недолго был моим любовником.
Голова у меня идет кругом, к горлу подступает тошнота. Я жадно хватаю воздух, однако недавно съеденный сандвич и остатки завтрака уже устремляются по пищеводу вверх. Успеваю отвернуться в сторону, прежде чем изо рта извергается фонтан рвоты. За ним немедленно следует второй. Спазмы прекращаются, только когда в желудке ничего не остается.