Шапка Мономаха
Шрифт:
– Владимир Владимирович, ведь без ножа режете! Ну, пусть, переброску можно и по ночам под видом сбора металлолома для губных гармошек. Да где я солдат столько возьму? Это же всеобщую мобилизацию объявлять надо! На три, почитай, фронта. Будто в Гражданскую войну. Да вот Малявин не даст соврать. Нет солдат! А пойдут на приступ? Миллиард справа и полмиллиарда слева. Чокнутых фанатиков. А у нас?
– Постарайтесь уж как-нибудь за счет технического преимущества, – посоветовал, что мог, Ермолов. И сам знал: слова его – что в лужу.
– Это у нас вчера были преимущества, а сегодня друзья наши заокеанские, кол
– А ты, Гена, все равно делегатов отправляй, и побыстрей, – велел Ермолов безнадежно кивавшему в ответ министру Тропинину. – Только пусть пошумят, а экстренного решения не требуют, известно ведь, какое оно будет, пусть потянут резину. Чтоб сослаться могли на проволочки.
Расходились как с похорон. По одному и гуськом. И скоро с Ермоловым остался только Витя. Ехать домой уже получалось бесполезным, и Ермолов решил заночевать в Кремле. Лишь пожаловался верному своему референту:
– Им-то хорошо. Получили указания и пошли себе. А Василицкий, святой человек, небось еще и выспаться сумеет, с сознанием исполненного долга.
Но Ермолов очень сильно ошибся. Так, как ни разу еще во всей своей многолетней и дальновидной деятельности политика, вынесшей его некогда на самый верх. И это было немудрено, ибо времена наступали военные. А «святой человек» вовсе не пошел себе спать. И кое-кто из тех, кто расходился по одному. И прибыли, каждый своим путем, на секретную генеральскую дачу, по негласному приглашению Василицкого. Там уже поджидали сам хозяин и его правая рука, темных дел мастер, некто Мальвазеев Данила Егорыч.
– Вы присаживайтесь, не робейте. Никто тут не услышит, а и услышит – так только тот, кто нужно, – успокоил вновь прибывших Василицкий.
Все расселись вокруг абсолютно круглого стола, будто рыцари короля Артура, только вот без самого короля, которому присягали на верность. Пыхтел смущенно усатый Полонезов, недоверчиво косился Склокин. Начальник Управления военной разведки Ладогин, тоже армейский генерал, хитро щерил зубы. Видимо, давно был в курсе всего.
Склокин, прямой, как направленный взрыв, первым и выступил с места:
– Если это заговор, то сразу хочу заявить…
– А не надо сразу, – перебил его Василицкий с усмешкой и повторился: – Не надо сразу. Тем более что этот заговор, как вы изволили выразиться, как раз в вашу пользу.
– Это как же? – недоверчиво покосился генеральный штабист Склокин.
– А вы послушайте для начала, а после уж и мы готовы выслушать любое ваше заявление, – закинул удочку Василицкий и, убедившись, что рыбка поймана, принялся излагать: – Володя наш, конечно, всем хорош. И про присягу я помню. Тем более что мы с ним рука об руку, как родные братья, и до сего дня он мог положиться на меня во всем. Но обстоятельства сильнее нас. И давайте зададим себе лишь один вопрос: если завтра война? Если завтра в поход? Сможет ли вести нас Главнокомандующий Ермолов? Ожидаю от каждого его личное мнение. Тебя, Мальвазеев, не спрашиваю. А остальных попрошу по старшинству…
Сначала была только тишина. А потом из нее родились три коротких,
– А чтобы совесть ваша стала совсем чиста, то я предлагаю Ермолова отстранить как бы временно, только на период военных действий, а после, если его преемнику будет угодно, что же, он может вернуть скипетр и державу законному владельцу, – предложил исход Василицкий. – И поэтому можете не сомневаться более в моем личном бескорыстии. Ведь в таком случае моя голова ляжет на плаху первой.
– Никуда она не ляжет, потому как после подобной войны и возвращать особенно будет нечего, – пророчески предрек Полонезов.
– Вот я об этом и говорю, – резко ответил Василицкий и закусил костяшки пальцев. Помолчал. – …Но будет хоть какой-то шанс, а с Ермоловым он равен нулю. Володя не допустит полной мобилизации, пока уж не станет слишком поздно. И Семиградье растерзать тоже не даст. А это необходимая жертва. Иногда надо проиграть ладью, чтобы сохранить ферзя.
– Поэтому мы и предлагаем от имени нашего ведомства кандидатуру всеми уважаемого генерала Склокина, – многозначительно сказал Мальвазеев, по знаку своего хозяина вступивший в беседу. – Можно, конечно, избрать и триумвират, но мы полагаем, что одна верховная голова для дела – лучше.
– И какими же полномочиями будет наделена эта голова? – ерничая, спросил Склокин.
– Всеми, вплоть до самодурства. Был бы толк. А какой ценой – это уже ваше дело, товарищ генерал армии, – совершенно серьезно ответил Василицкий. – Хоть военно-полевые суды откройте, а оперных див пошлите рыть траншеи. Все равно иначе всем выйдет или полное обрезание, или пожизненное изучение цитат Мао Цзедуна.
– И как же вы думаете осуществить… э-э-э… скажем так, замену? – поинтересовался Склокин. – Но учтите, Ермолов как человек мне нравится, и причинять ему вред я не намерен.
– Значит, в принципе вы согласны? – улыбнулся с некоторой скорбью в глазах Василицкий. – А никакого вреда и не выйдет. И штурмовать Кремль тоже не нужно. Все случится гораздо проще. Именно потому, что бедный Володя мне доверяет. Себя, свою семью, свой дом и свою охрану. Завтра вечером, в Огарево. Он не станет рисковать близкими и подпишет добровольную отставку. Но прежде объявит чрезвычайку и назначит вас, генерал, своим преемником. В армии вас любят, спокойствие в столице я обеспечу. А у маршала Полонезова под контролем ядерный арсенал страны. А вы, товарищ Ладогин, заблаговременно блокируйте сомнительных военачальников. Сбор завтра в десять вечера, здесь. К ночи и поедем.
– Почему так скоро? – спросил с сомнением Полонезов.
– Чтобы лишние ласточки не летали с весной по соседским сеням, а слухи по ушам. Для вашей же безопасности. Да и чего тянуть? Отныне наше время – золото, – пояснил Василицкий.
– Но если это все ловушка? Не в смысле, что вы ее подстроили, а может, вы и сами пешка в чужой игре. Мы в Огарево, а нас там уж поджидают и за государственную измену в трибунал? – никак не мог успокоиться надоедливый Склокин.
И опять вмешался по сценарию скользкий Данила Егорыч Мальвазеев, человек с размытым, плоским, словно блин, лицом и оттого особенно неприятный, как кусачий скорпион: