Шардик
Шрифт:
Они достигли берега реки, и Кельдерек, войдя по колено в воду, напился и вымылся. Однако все тело у него по-прежнему ныло от боли. При мысли о своем положении и об опасностях, грозящих Мелатисе с тугиндой, он исполнился безысходного отчаяния и на обратном пути не нашел в себе душевных сил продолжить разговор с Горланом. Сам мальчик тоже, казалось, впал в унылую задумчивость, ибо не произнес больше ни слова, лишь коротко приказал Раду взять Шеру на руки.
Геншед стоял в полумраке, в сгущающемся тумане, и щелчками пальцев подзывал одного ребенка за другим. У каждого из них он проверял глаза, уши, руки, ноги и кандалы, а также осматривал все телесные повреждения, какие находил. Хотя у многих детей были рваные ссадины и царапины,
Отходящих от работорговца детей Горлан и Живорез соединяли по трое-четверо тонкой цепью, продевая ее сквозь дыры в ушах. Каждая цепь одним концом крепилась к короткому железному пруту, а другим — к поясу или запястью надсмотрщика. По завершении этих приготовлений все улеглись спать на топкую землю.
Кельдерек не избежал общей участи и, разлученный с Раду, лежал между двумя совсем маленькими ребятишками, каждую минуту ожидая, что кто-нибудь из них пошевелится и звенья цепи раздерут кровящую дыру в ухе, точно зубья пилы. Вскоре, однако, стало понятно, что мальчики, наловчившиеся облегчать свои страдания, вряд ли его потревожат — скорее он потревожит их. Оба почти не двигались, вдобавок за время путешествия они приспособились поворачивать голову, не натягивая цепочки. Немного погодя дети придвинулись к нему поближе.
— Не привыкли еще? — прошептал один из них на палтешском диалекте, который Кельдерек с трудом разбирал. — Сегодня вас купил, да?
— Он меня не купил — нашел в лесу. Да, сегодня.
— Так и подумал. От вас свежим мясом пахнет — от новеньких часто так пахнет, но недолго. — Он закашлялся, потом сплюнул мокроту на землю между ними и сказал: — Хитрость в том, чтобы лежать поближе друг к другу. Так теплее, и цепь провисает: если кто шевелится, она не натягивается.
Оба были заражены паразитами и непрерывно чесались сквозь мокрые лохмотья, прикрывавшие тощие тельца. Вскоре, однако, Кельдерек привык к смрадному запаху, от них исходившему, и теперь его беспокоил лишь пульсирующий от боли палец да сырость, в которой приходилось лежать. Чтобы отвлечься от неприятных ощущений, он шепотом спросил мальчика:
— Ты давно с Геншедом?
— Да уже, поди, месяца два. Купил меня в Дарае.
— Купил? У кого?
— У отчима моего. Отец погиб вместе с генералом Гел-Этлином, когда я совсем еще крохой был. Мамка прошлой зимой сошлась с этим мужиком, а он меня невзлюбил — уж больно я грязный, понимаете? Как только заявились работорговцы, он меня и продал.
— И твоя мать не попыталась помешать?
— Не-а, — равнодушно ответил мальчик. — У вас, небось, еда с собой была, а они отобрали?
— Да.
— Горлан сказал, у нас почти все припасы вышли. Сказал, они думали купить харчей по дороге, да только купить-то здесь негде.
— Ты не знаешь, почему Геншед пошел лесом?
— Горлан сказал — из-за солдат.
— Каких солдат?
— Не знаю. Он не любит солдат. Поэтому и натянул веревку через реку: чтоб от солдат убежать. А вам кушать хочется?
— Да.
Кельдерек попытался заснуть, но мешал шум: одни дети хныкали и разговаривали во сне, другие поминутно вскрикивали, мучимые кошмарами; гремели цепи, что-то двигалось между деревьями. Неожиданно Живорез вскочил на ноги, тараторя как обезьяна, и дернул все ушные цепочки, прикрепленные к нему. Приподняв голову, Кельдерек разглядел неподалеку фигуру работорговца: тот сидел, обхватив руками колени, и явно не спал. Верно, тоже услышал зверя поблизости. А может, он просто не испытывает потребности в сне? Вообще никогда не спит?
Наконец Кельдерек впал в дрему, а когда спустя какое-то время проснулся — обнаружил, что лежащий рядом ребенок плачет, почти беззвучно. Он дотронулся до его плеча, и плач сразу прекратился.
— Еще всякое может произойти, — прошептал Кельдерек. — Ты матушку вспоминал?
— Нет, — всхлипнул мальчик. — Сириту.
— Кто такая Сирита?
— Девочка, которая была с нами.
— И что с ней случилось?
— Ушла в Сонную лощину.
— Сонная лощина? Где это?
— Не знаю.
— Откуда ты знаешь, что она туда ушла?
Мальчик не ответил.
— Что такое Сонная лощина? Кто тебе рассказал про нее?
— Туда все уходят, понимаете? — прошептал ребенок. — Когда кто-нибудь уходит, мы говорим: они ушли в Сонную лощину.
— Это далеко?
— Не знаю.
— Ну вот если я сейчас сбегу, а Геншед завтра меня поймает и вернет обратно — можно будет сказать, что я побывал в Сонной лощине?
— Нет.
— Почему?
— Потому что из Сонной лощины никто не возвращается.
— Ты имеешь в виду, что Сирита умерла?
— Не знаю.
Они умолкли. Бывает, обстоятельства вынуждают человека пускаться в путь в лютый холод и он ясно понимает, что шансов выжить у него ничтожно мало. Однако одной этой безрадостной мысли недостаточно, чтобы сломить его дух или исполнить сердце отчаянием. Он словно закутывает ядро своего мужества в остатки спасительной веры и надежды, которые постепенно, от часа к часу или день ото дня, тают под неумолимым воздействием холода и одиночества, и лишь когда они исчезают окончательно, человек постигает всем своим телесным существом и самым своим сердцем страшную правду, которую в начале пути понимал только умом. Такое сейчас случилось и с Кельдереком. В ночи, наполненной криками и стонами страдания, невыносимыми для слуха, измученный болью, расползавшейся по всему телу, как тараканы по темному дому, он будто бы сделал еще один шаг вниз, чтобы оттуда посмотреть на свою ситуацию, прочувствовать ее глубже и еще яснее понять, что ни малейшей надежды не осталось. Теперь он точно знал, что ждет его впереди: проход Линшо и долгий путь в Терекенальт (пролегающий мимо Квизо и Ортельги), а потом рабство, вероятно предваренное жестоким увечьем, упомянутым Горланом. Самое страшное, что он потерял Мелатису и они никогда, никогда не узнают о судьбе друг друга.
Все несчастья навлек на него Шардик — Шардик, с непостижимой злобой преследовавший своего короля-жреца, дабы отомстить за многие муки, которые от него претерпел. Кельдерек действительно повинен перед Шардиком и за грех свой наказан по справедливости, но вместе с ним пострадала не только Мелатиса, но и сама тугинда — непоколебимая в своей вере жрица, которая, несмотря на многочисленные препятствия, воздвигнутые перед ней, сделала все возможное, чтобы уберечь культ Шардика от извращения. С такими вот горькими мыслями Кельдерек снова заснул.
50. Раду
Проснулся он на восходе солнца, и когда пошевелился, темно-красная сороконожка длиной с ладонь извилисто выскользнула у него из-под бока. Горлан собирал ушные цепи, сматывал и укладывал в свой заплечный мешок. В лесу стоял птичий гомон; над землей, тронутой первыми солнечными лучами, уже курился пар; над кучками испражнений и лужицами мочи жужжали мухи. Какой-то мальчик рядом заходился надсадным кашлем, и все дети вокруг отчаянно сквернословили тонкими голосами. Двое парнишек поодаль лежали, злобно перебраниваясь из-за кожаного лоскута, украденного одним у другого, пока хлыст Живореза не заставил обоих подняться на ноги.