Шарлотта Бронте. Очерк жизни и творчества
Шрифт:
Она вернулась в Хауорт, но не в Ангрию. Ей было двадцать два года. За плечами появился маленький житейский опыт. Заморне с его авантюрами уже не удавалось, как прежде, владеть всеми её помыслами. В одном, правда, она останется ему верной: её будущий избранник должен на него походить. Она сама это, наверное, поняла, неожиданно получив письмо от брата Эллен, Генри. Окончив Кембридж и получив место помощника священника, Генри решил, что ему надо жениться, а жену взять такую, которая могла бы учить детей прихожан в церковной школе. Шарлотта Бронте, на его взгляд, вполне подходила для этой двойной роли – быть его женой и школьной учительницей. Но Шарлотта Бронте отказала ему. Уж очень прозаичен казался ей Генри Насси. И не прельщала её нисколько тусклая доля супруги священника. Но главное – Генри совсем не знал ту, на ком хотел жениться. Её отказ – пишет она Генри – продиктован «велением совести». «Я не испытываю личного отвращения к идее союза с вами, но я уверена, что по складу своего характера не могу составить счастье такого человека, как вы». А далее следует интересный «антипортрет» Шарлотты
18
«Letters», p. 72.29
Набросав свой «антипортрет», она пытается дать ему понять, какова же на самом деле неизвестная ему Шарлотта Бронте, причём умело, по принципу иронического контраста, воссоздаёт свой образ: «Я не та серьёзная, солидная, рассудочная особа, которой вы меня представляете. Я бы показалась вам романтически настроенной и эксцентричной, вы бы нашли меня язвительной и резкой. Как бы то ни было, я презираю обман и никогда ради того, чтобы обрести почтенное положение замужней дамы и избежать клейма старой девы, не выйду за достойного человека, которого, по моему понятию, не смогу сделать счастливым» 19 .
19
Там же.30
Письмо это честно и мужественно. Ей должно было исполниться двадцать три – возраст, по викторианским представлениям, критический: уже полагалось быть «устроенной», а она отказывалась от независимого и обеспеченного положения, не имея иной перспективы, кроме затянувшегося «отдыха» в Хауорте и нелюбимых, изматывающих обязанностей гувернантки или учительницы.
А работать было необходимо, Брэнуэлл не оправдывал надежд семьи. Не став литератором, как мечтал, он вновь занялся живописью и даже, подучившись мастерству, а точнее в его случае сказать – ремеслу портретиста, открыл в близлежащем городе Брэдфорде мастерскую. Однако художник он был посредственный и клиентуры не нашёл. Он бездельничал, всё чаще его видели в брэдфордских тавернах. Наконец он вернулся под домашний кров. Очевидно, его мало тяготила зависимость от отца – не то что сестёр. Они как раз были очень щепетильны на этот счёт. Даже Эмили, с её органической потребностью жить только в Хауорте, полгода работала в пансионе, а Энн, стойкая и решительная при всей своей уступчивости и кротости, уже служила гувернанткой и писала домой мужественные письма. Шарлотта Бронте тоже приняла предложение знатного и богатого семейства Сиджвиков. Пребывание в их поместье Стоун-Гэпп ей потом казалось, наверное, кошмаром – так страдала её гордость от барственных замашек хозяйки. В письмах к Эмили она жалуется на высокомерие миссис Сиджвик, которую интересует только одно: выжать из неё побольше работы. Заботам гувернантки поручили двоих избалованных мальчишек, которые бывали иногда жестоки. Однажды один из них бросил в неё камень. Шарлотта не пожаловалась. Когда же он в порыве благодарности сказал при всех: «Я вас люблю, мисс Бронте», – мать пренебрежительно заметила: «Но, Джон, любить гувернантку…» 20
20
E. Gaskell, v. I, p. 187.31
Пребывание у Сиджвиков не затянулось. Хозяйке не нравилась застенчивая и чересчур гордая девушка, которая к тому же не любила её отпрысков и нисколько этого не скрывала. Миссис Сиджвик рассчиталась с Шарлоттой, и та с радостью вернулась домой, зная, конечно, что это всего лишь передышка. Впрочем, ей опять предоставилась возможность поменять утомительный наёмный труд на положение замужней женщины, ей сделал предложение начинающий пастор, ирландец Брайс, приехавший в Хауорт вместе со своим духовным патроном. То была – иронически посмеивалась Шарлотта – «любовь с первого взгляда» (но только со стороны молодого человека), хотя Шарлотте вроде бы понравился остроумный Брайс. Однако чересчур скоропалительно он предложил руку и сердце. Признанию же – так она думала – должна предшествовать длительная романтическая прелюдия.
Итак, Брайсу она отказала и мечтала о поездке к морю, которую давно уже предлагала Эллен и которую под разными предлогами оттягивали отец и тётка, не любившие обходиться без помощи Шарлотты. Всё же поездка состоялась, для чего Эллен пришлось чуть не силой увезти подругу в наёмной карете. Они поселились в приморском городке Берлингтоне. Встреча Шарлотты с морем была необычной. Увидев впервые синюю даль, она заплакала, махнув Эллен рукой, чтобы та отошла подальше, оставив её наедине со стихией.
Через месяц она снова в Хауорте и снова начинает искать место гувернантки, хотя сама мысль о подобной службе ей ненавистна. Да что гувернантки! Если бы ей предложили на выбор: вести праздную «дамскую» жизнь где бы то ни было или исполнять тяжёлую работу горничной, но дома, она бы выбрала последнее, а пока ей и так хватает забот:
Всё это располагало к нему Шарлотту (и Энн, приезжавшую на каникулы домой), но он уже был помолвлен, да и отношение его к Шарлотте не походило на «страсть», о которой она втайне, очевидно, мечтает, несколько наивно поучая Эллен, что «страстная любовь – безумие и, как правило, остается без ответа» 21 . Может быть, в этих словах есть зерно подавленного чувства.
Не утешало и то, что Генри Насси не забывал о ней. Он просит прислать стихи, если есть новые. Новых нет, отвечает Шарлотта, ей скоро двадцать пять, и уже «не к лицу» ей заниматься писанием стихов: «Настало время привести воображение в порядок, подстричь его и удалить все лишние ветки». Романтическая Ангрия с её «вечно пламенеющим закатным небом» уже не влечёт воображения, оно чувствует потребность обратиться к «новой стране, с более прохладным климатом, где рассветы серы и скромны, а возникающий день хотя бы ненадолго омрачён тучами», – так писала Шарлотта в «Прощании с Ангрией», увидевшем свет много лет спустя, после её смерти, когда были опубликованы её ранние труды.
21
E. Gaskell, v. I, p. 204.32
В марте 1841 года нашлось место гувернантки с очень небольшим жалованьем, всего шестнадцать фунтов в год, и это при полном отсутствии досуга, который был так необходим. Хозяйка, правда, держалась приветливо, но требовала от гувернантки не только занятий с детьми, но и шитья по вечерам. Это было уже нестерпимо, и Шарлотта мечтает о чуде, которое вызволило бы её из рабства. А что, если три сестры Бронте откроют свою школу, тогда придёт конец зависимости от чужой воли и капризов, и она советуется с тётушкой, – вернее, спрашивает, не согласится ли та субсидировать это начинание. Тётушка колеблется, но не отказывается поразмыслить.
Шарлотта советуется с мисс Вулер. Учительница тоже готова помочь. Она предлагает снять школу в Дьюсбери-Мур и попытать счастья, но для того, чтобы привлечь учениц в Йоркшире, где так много частных школ, необходимо усовершенствовать свои познания, например, в языках. Как раз в это время Мери Тэйлор, завершавшая образование в Европе, стала присылать открытки, изображавшие старинные замки и соборы.
«Не знаю, что подкатило к горлу, пока я читала её письмо, – пишет Шарлотта Эллен, – такое я испытала яростное отвращение к сковывающей монотонной работе, такое сильное желание обрести крылья… такую настоятельную жажду видеть, узнавать, учиться… Мне нестерпимо было сознание неиспользуемых возмож-ностей» 22 . И хотя, по её словам, это восстание чувств длилось пять минут и она подавила его усилием воли, желание освободиться из «плена» осталось. Она опять пишет тётушке Брэнуэлл, убеждает, что настало время извлечь из их педагогического «таланта» пользу.
22
Там же, p. 216.33
И тётушка согласилась. Пусть Шарлотта и Эмили едут во Францию и как следует изучат французский и все необходимые науки. В последний момент очень кстати пришло письмо от знакомых из Брюсселя. Там есть пансион супругов Эгер для молодых девиц, где сёстры Бронте смогут завершить образование. В феврале 1842 года Шарлотта и Эмили покинули Англию.
Пансион Эгеров производил благоприятное впечатление: помещения просторные, удобные и для занятий, и для отдыха; в прекрасном саду, где цветут розы, много укромных уголков, которые Шарлотта и Эмили выберут потом для прогулок. Режим учёбы и жизни пансионерок – самый либеральный: сна и еды достаточно, занятиями до изнеможения не угнетали, пансионерки были веселы и румяны. Бедные Мария и Элизабет! Здесь бы они не зачахли от голода, болезни и жестокого обращения. Шарлотта и Эмили усердно взялись за учёбу. Но они были здесь одиноки. Они были англичанки, они принадлежали к протестантской церкви и с подозрением относились ко всему «французскому» и католическому. Воспитанные в суровых правилах неустанного труда, аскетической самодисциплины и необходимости подчиняться велениям долга, они видели в свободном режиме чуть ли не растлевающее влияние католицизма, который с готовностью идёт на уступки плоти в ущерб духу. Странной им казалась мадам Эгер, мать четверых детей. Сидя в саду, мадам занималась шитьём для младенца, а пансионерки тем временем отвечали ей уроки. Всё это было очень непохоже на строгую дисциплину, которую насаждали английские классные дамы. Странное, но благоприятное впечатление производил и господин Эгер, муж хозяйки пансиона, преподаватель французской словесности, человек умный, вспыльчивый, очень требовательный к тем, в ком он чувствовал способности, и обаятельный. Таким, во всяком случае, его видела Шарлотта. Доведя её до слёз язвительными замечаниями, когда дело касалось французского языка, он с той же экспансивностью пытался загладить обиду и предлагал конфетку, словно Шарлотта ребёнок, и она, в свои двадцать шесть лет, действительно чувствовала себя ребёнком, его ученицей. Он же был Учителем.