Шарон Крич. Отличный шанс
Шрифт:
Мне вспомнилась деревня на вершине холма в Нью-Мексико, и я представила себе, как ребенка Стеллы впервые привезли домой. Все для него будет таким новым… Я стала смотреть перед собой на гору - огромную, черную, необъятную.
– Конечно, - ответила я.
– Это здорово.
Но на самом деле я так не думала. Позже я смогу увидеть всю эту красоту другими глазами и оценить ее по достоинству и буду потрясена ею до глубины души. Но в тот первый день я видела только то, чего там не было, - мою семью, мой дом.
4. Два пленника
Сны
Я стояла на балконе с ребенком Стеллы на руках. Ребенок все плакал и плакал. С горы напротив на нас в бинокль смотрел мой отец. Я махала рукой и звала его, но он не видел и не слышал меня.
Я забралась по склону Коллина-д’Оро до деревни Монтаньола, расположенной на самом верху, и теперь возвращалась другой дорогой, по тропинке с противоположной стороны холма, которая сбегала вниз мимо дома директора школы. Теперь это был дом тети Сэнди и дяди Макса, и они называли его наша каза.
– Почему не шале?
– спросила я.
– Вообще-то это шале, дом в стиле шале, - стала объяснять тетя Сэнди.
– Но по-итальянски слово “дом” звучит как “каза”, так что это - наша каза.
– Они все время старались обучать меня итальянским словам, поскольку на этом языке разговаривало местное население.
– Ваша шале-каза?
– переспросила я.
– Наша!
– поправила меня тетя.
– Наша шале-каза!
В голове у меня образовалась путаница по поводу того, где мы находились. Дядя Макс сказал, что эта местность называется Тичино и люди здесь говорят по-итальянски. В других частях Швейцарии, по его словам, население говорит на немецком, французском языках и на ретороманском диалекте.
– А я думала, что мы в Лугано, - сказала я.
– Лугано - там, внизу, - пояснил дядя Макс, показывая на город.
– А деревня Монтаньола расположена выше.
– А где же мы?
– недоумевала я. Он пожал плечами.
– Мы - в казе на Виа-Попорино, между Лугано и Монтаньолой, в Тичино, в Швейцарии, в Европе, на планете Земля.
– А-а, - сказала я.
Я прикрепила на окно в своей спальне лист бумаги, на котором написала:
“МЕНЯ ПОХИТИЛИ! МЕНЯ НЕ ПУСКАЮТ ДОМОЙ!”
Но тетя Сэнди сказала:
– Вряд ли здесь кто-нибудь умеет читать по-английски.
– И подарила мне англо-итальянский словарь.
*
Спускаясь по тропинке из Монтаньолы, я вспоминала историю о двух пленниках, которую накануне рассказал мне мальчик по имени Гутри. Оба пленника, точнее заключенных, сидели в одной тюремной камере. Оба смотрели на волю через одно маленькое окошко. Первый пленник сказал: “Ты только посмотри, как много грязи там, снаружи!” А другой сказал: “Ты только посмотри, как много неба там, снаружи!”
– И это все?
– спросила я Гутри, когда он закончил.
– И это вся история?
– Подумай об этом хорошенько, - посоветовал Гутри.
Вот я и думала об этом все время. Мои ноги ступали по тропинке, усеянной
Потом я посмотрела вверх, как, наверное, это делал второй пленник. Впереди возвышались кроны пальм, растущих вдоль тропы, голубое небо с клубами белых облаков и холмы, волнами опускающиеся к голубому озеру. На одном берегу расположилась Швейцария, а на другом - Италия.
Горы занимали большую часть местности вокруг озера, из них две самые высокие находились на противоположных сторонах. На вершине горы Сан-Сальваторе мигал красный огонек, а остроконечный пик горы Бре со всех сторон окружала горная гряда, и поэтому казалось, что он стоял на дне чаши с низкими краями. По словам Гутри, верхушка Бре будет покрыта снегом уже к октябрю.
Разве не странно, что я, стоя в Швейцарии, могла видеть Италию, и разве не странно, что пальмы могли расти там, где есть снег? И разве не странно, что среди этих пальм стояла я?
Если я закрою глаза, то, может быть, почувствую, что снова нахожусь в Нью-Мексико. Здесь пахло не так, как в Нью-Мексико, воздух был совсем другой. И все же если я закрою глаза и не буду открывать долго-долго, то, может быть, все вокруг меня превратится в Нью-Мексико. Тогда я смогла бы смотреть из окна нашего дома и видеть своих маму и папу, Стеллу и ее малыша. Хотя, если бы они увидели меня, то, возможно, рассердились бы из-за того, что я вернулась.
Когда мне на голову упала хурма, прервав мои размышления, я прикрикнула на нее, и на крону дерева надо мной, и на осу, с жужжанием усевшуюся мне на волосы. “Эй!” Ящерица с целеустремленным видом карабкалась вверх по стене. У нее была своя миссия. Могла она видеть небо? А у меня была миссия? Если бы я сидела в тюрьме и выглянула в окно, что бы я увидела - грязь или небо?
Я не находила ответа на этот вопрос и не понимала, что именно должна была видеть. Мне казалось, что в истории о пленниках, которую рассказал Гутри, не хватает какого-то существенного эпизода.
До начала занятий в школе была еще целая неделя. Гутри сказал, что его багаж вот-вот привезут, и после этого он сразу поедет к друзьям в Милан на все оставшееся время. Гутри будет учиться в этой школе уже второй год. Я думала, что он старше меня, но, как оказалось, ему тоже тринадцать.
– Ты поедешь в Милан один?
– спросила я.
– Это совсем близко! Да его, наверно, видно с вершины Сан-Сальваторе. Милано!
– воскликнул он, поцеловав кончики своих пальцев и воздев руку к небу.
Этот жест выглядел странно и непонятно, а сам Гутри показался мне каким-то очень взрослым. Я сделала то же самое, и он улыбнулся.
– А как туда добираться?
– спросила я.
– Просто садишься на поезд и едешь - presto!* Оглянуться не успеешь, как уже в Милане. Сама попробуй. Хочешь - поехали вместе.