Шайтан-звезда (Книга вторая)
Шрифт:
А предводитель айаров лежал за стеной, свернувшись так, что нос уткнулся в колени, кое-как растирая себе рукой живот, тяжко вздыхая и ровно ничего не понимая в этом споре.
То бедствие из бедствий, что постигло предводителя, мешало ему не только предаваться расчетам, но даже и связно мыслить.
Воистину, прав был пророк, объявив во всеуслышание, что подтверждается сурой «Корова»: «Они спрашивают тебя о месячных очищениях. Скажи: „Это – страдание“».
Джейран не раз слышала от банщиц эти слова, удивлялась им, но только теперь доподлинно поняла, что они означают…
И никогда еще ей не было так тяжко!
Абриза
В курильнице испускало ароматный дымок самое дорогое алоэ, какое только могли найти в Хире, – какуллийское. А возле, на столике, стояла шкатулка с драгоценностями, которые оставил индийский купец, чтобы Абриза могла выбрать для себя самые ценные…
Аль-Асвад честно выполнял долг гостеприимства по отношению к Абризе.
Но вот уже три… нет, даже четыре дня она не видела молодого царя и не выслушивала посланцев от него.
Разумеется, Абриза могла позвать толстого евнуха Масрура, чья шея пострадала-таки от рук Джейран, и отправить его с письмом к аль-Асваду. Более того – он бы взялся и разведать, по какой причине Ади не навещает Абризу. Но гордость мешала ей дать евнуху такое тонкое поручение.
Ведь Абриза получила в Хире все, чего могла пожелать женщина из благородного семейства, – прекрасные покои, украшения, наряды, лакомства и невольниц в таком количестве, что три дня ушло на запоминание имен.
Она получила все, кроме того, за чем мчалась по пустыне во главе воинов, подстегивая коня и выкрикивая полные страсти стихи.
Аль-Асвад ни словом не обмолвился о том, что желал бы видеть ее своей женой. Он поселил ее в хариме на манер благородной гостьи – и только.
И все вышло не так, как можно было ожидать.
Абриза по дороге в Хиру вообразила себе столь прекрасное завершение всей этой истории, что душа ее воспарила. Но сперва обнаружилось, что спасла аль-Асвада и каким-то непостижимым образом получила от него обещание взять в жены банщица из хаммама! Затем из-за этой банщицы во дворце произошел переполох, в результате чего Абриза лишилась совершенно безопасной для нее соперницы, но оказалась в уединении, весьма смахивавшем на заточение. Далее бедствия продолжали сменять друг друга – прибыла женщина, что вырвала ее из когтей похитительницы, ее мать, на которую она была похожа, как две капли воды, и что же? Сообщив, что Абриза происходит из почтенного купеческого рода, эта обезумевшая мать наговорила с таким трудом обретенной дочери множество гадостей и скрылась неизвестно куда! Скрылся также царевич Мерван, о мести которому Абриза мечтала весь долгий путь через пустыню. А о поисках ребенка Абризы, которому предназначено стать в будущем царем Хиры, все как будто забыли!
Было и еще одно бедствие, как бы венчающее собой все предыдущие.
Любовь к аль-Асваду, злость на аль-Асвада и все прочие чувства, владевшие душой Абризы, никак не могли выплеснуться наружу. Казалось бы, совершенно невероятным делом было сочинение стихов на полном скаку, однако же Абриза помнила, как они ей удавались. Теперь же перед ней стояла чернильница, принадлежавшая самому царю и изготовленная из большого рубина, и лежали правильно заточенные каламы, кончики которых были старательно очинены толстым евнухом Масруром по длине ногтя его повелительницы, и лежала также дорогая китайская бумага, гладкая и плотная,
И она с ужасом думала, что в тот день, когда Ади все же навестит ее, у нее не будет такого сильного оружия против него, как прекрасные стихи о прекрасной любви. А разве не за стихи восхищалось Абризой все войско? Разве не об этом рассказали аль-Асваду его друзья, потому что говорить о красоте будущей жены царя было как-то неприлично – такими словами говорящий подтверждал бы, что эту невесту все видели без изара и без покрывала, хоть и поневоле. Вот если бы Абризу скрывали даже от дневного света, если бы о ее лице и бесподобных родинках узнали за плату от хитрых старух, тогда в воспевании ее красоты, стройности, прелести и соразмерности для детей арабов не было бы дурного…
Так разве утешит скатерть, уставленная лакомствами, после всех этих несуразных событий?
Абриза была умнее, чем полагалось бы дочери франкского эмира, воспитанной без искусных учителей, целыми днями занятой одним лишь вышиванием. Она, сердясь и негодуя, все же вспомнила шаг за шагом все, что сложилось в неприглядную картину ее бедствий, и поняла, что, если ей нужен был аль-Асвад, то ни в коем случае не следовало допускать, чтобы Джейран покинула дворец.
Пока эта странная девушка была в Хире – все говорили о свадьбе, и само собой разумелось, что Ади женится на них обеих разом. Стоило Джейран уехать вместе со своим бесноватым войском – как разговоры о свадьбе стихли, ибо негоже было напоминать аль-Асваду, что он снова не сдержал слова.
Абриза подумала, что правда оказалась для нее крайне невыгодна. И кто бы пострадал, если бы она признала, что в Афранджи некоторые христиане призывают своего Бога именно так – путем целования левой ладони? Сказав эту проклятую правду, она ввергла Ади в новые бедствия – и как она могла забыть, что он поклялся жениться на Джейран? Но, затаившись у разломанной решетки, она думала лишь о том, что Аллах посылает ей возможность сбыть с рук соперницу, а про Ади и его клятвы не думала вовсе…
Поэтому она сидела сейчас в одиночестве, злясь на Ади и не понимая, как вышло, что она его полюбила.
Она вспоминала ночную встречу на берегу реки возле монастыря, и те стихи, что пылко произнес вслед ей аль-Асвад… и сразу же вспомнила другие стихи, которые прибавил к тем великан аль-Мунзир…
Абриза вздохнула – кроме нее самой, больше всего нуждался в сочувствии именно Джабир аль-Мунзир, столько испытавший ради своей верности. Он добровольно вырядился черным рабом – он, кого молодой царь Хиры называл братом! И он выполнял долг без жалоб и сожалений… и, если бы звезды были к нему более благосклонны и от царя Хиры родился именно он, это принесло бы больше пользы городу и стране… Ибо этот человек не давал сгоряча таких клятв, которые он выполнить не в состоянии!
Невозможно было и дальше оставаться в этом непонятном уединении, предаваясь ожиданию неведомо чего. Тем более, что в голове у Абризы наступило некое прояснение и обозначилось понимание одной важной вещи…
Невольницы, видя, что госпожа подобна разъяренному верблюду, попрятались, так что Абризе пришлось звать их дважды, прежде чем за дверной занавеской не показалось приятное маленькое личико с наведенными бровями и подозрительно удачно расположенной родинкой. Это была Нарджис – и Абриза вынуждена была повторить ее имя, прежде чем девушка осмелилась войти в комнату.