Шедевр
Шрифт:
— Я художник, Эва.
— По-твоему, это дает твоим посланиям право быть непонятными для простых смертных?
— Нет. Просто я художник, который в качестве материала использует себя.
Эва выглядела задумчивой и, к моему удивлению, немного грустной.
— Ты используешь себя? Но кто ты тогда на самом деле, Эстер?
Я не ответила, вместо этого я потушила огонь в искусственном камине.
Эва медленно покачала головой.
— На самом деле тебе неинтересно мое мнение, — со вздохом проговорила она.
— Вообще-то я надеялась
Я ненавидела ее манеру заставлять меня жалеть себя. Я никогда не понимала, зачем это нужно. Но я точно знаю, что каждый из нас нуждается в безусловной родительской любви. Только какое это имеет отношение к матери, занятой проблемами эмансипации на благо всего человеческого рода? Сама я считаю, что нельзя смешивать материнство с искусством. Но в отличие от Эвы я верю, что женщина может попробовать совмещать ребенка и карьеру; нужно лишь делать все в свое время.
— Эстер, единственное, чему, надеюсь, я тебя научила, — это осознание того, что ты сама себе хозяйка. Я не могу давать оценки твоим действиям.
Готова поклясться, что порой Эва читает мои мысли. Разговор опустошил меня. Я взглянула на часы:
— Мне нужно на выставку.
Она устало посмотрела на меня и улыбнулась:
— Тогда иди. Ты не будешь возражать, если я не выйду тебя проводить? Из-за этой сырости я продрогла до костей.
— У тебя все нормально?
— Конечно. Просто устала.
У Эвы, наверное, осталось небольшое чувство вины, и она хотела перед моим уходом смягчить впечатление от разговора. Я поцеловала ее в обе щеки — мягкие, напудренные и неожиданно старые.
— Передай привет Эйдану, — сказала она.
Мы были приглашены в галерею Серпентин. Эйдан сказал, что заедет за мной в шесть. После визита к Эве меня не воодушевляла перспектива проведения с ним вечера и общения с публикой и прессой. Поэтому я позвонила Эйдану, надеясь как-нибудь отвертеться.
— Ты не можешь это пропустить, Эстер, — запротестовал он. — «Санди Таймс» и «Хеллоу!» специально пришлют фотографов, чтобы снять твой приезд. Кроме того, рекламный агент Тейт звонил от имени директора галереи и спрашивал, приедешь ли ты.
Я не ответила.
— Эстер?
— Что-то не похоже на «больше никаких журналистов до аукциона», — сказала я.
Я почувствовала, как он напрягся.
— А чего же ты ожидала, Эстер? Это была твоя идея.
— Знаю, — ответила я. — Но я думала, ты здесь, чтобы защищать меня, а не скармливать им как падаль.
— Для тебя это мероприятие — прекрасная возможность понять, насколько твоя идея сможет себя оправдать, — отрезал Эйдан. — Я заеду за тобой в шесть.
По правде говоря, я нервничала по поводу встречи с организаторами шоу. Пресса в восторге от проекта, но какого мнения о нем организаторы? Я знала, что они обычно скрывают свое отношение, но всегда найдется какой-нибудь менеджер или организатор выставки, который прояснит ситуацию, особенно если речь идет о художнике, не находящимся под
Эйдан провел день за телефонными разговорами с каким-то скульптором. У меня создалось впечатление, будто он намеренно старается дать мне понять, что я не являюсь его единственным клиентом. Когда машина подъехала к галерее, я поняла, что сегодня неподходящий вечер для оценивания работы своих коллег. Вокруг Гайд-парка толпилось множество людей. Это доказывало, что общественный интерес к частным просмотрам стал для лондонцев навязчивой идеей. Явились, должно быть, все приглашенные. Не так давно галереям приходилось прибегать к различным уловкам, чтобы привлечь зрителя: суши, канапе, известные спонсоры. Сегодня в этом нет необходимости. Более того: как и на государственных авиалиниях, на частных просмотрах не предлагают посетителям закусок или напитков, — за исключением шампанского для VІР-персон.
Прежде чем выйти из машины, я собралась с силами и мысленно подготовилась к встрече с журналистами. Меня удивило, что никто не стал направлять вспышку прямо мне в лицо. Куда бы я ни направлялась, за мной всегда следовали фотографы. Поначалу мне нравилось их повышенное внимание, и я связывала его лишь со своим творчеством. Но после случая с Кенни я поняла, что боюсь их. Сегодня я пожалела, что у меня нет с собой широкого плаща, чтобы накрыться с головой и спрятаться от любопытных глаз.
— Как вы относитесь к тому, чтобы возглавить комиссию Тейт Бритен в феврале? У нас состоится симпозиум, посвященный личности в искусстве. Вы нам кажетесь замечательной кандидатурой.
Менеджер Тейт Модерн поздравила меня с идеей продажи на аукционе. Она не осуждала мой проект, но предпочитала не раскрывать всех карт. Одно из качеств опытного и сильного менеджера — это способность скрывать свое мнение, игнорируя любые наводящие вопросы.
— В принципе, я, конечно, согласна, — со спокойной улыбкой ответила я.
— Позвоните в галерею Кэти, чтобы уточнить дату, — перебил Эйдан, держа меня за талию. — У Эстер сейчас много работы. Она должна приложить все силы, чтобы подготовиться к аукциону.
— Разумеется, — ответила она. — Мы против всего, что может помешать Эстер в ее начинании.
Мы вскоре ушли. Перед тем как сесть в машину, я позволила себя пофотографировать. Эйдану не хотелось общаться с прессой, но папарацци, казалось, уже все знали и пытались выведать характер наших отношений. Я ушла от провокации. Эйдан тоже молчал, но уехали мы вместе.
— Молодец, Эстер. Ты хорошо справилась, — сказал он неожиданно ласковым голосом уже в машине.
— С чем? С прессой или менеджерами?