Шекспир мне друг, но истина дороже
Шрифт:
– Я расскажу вам, кто их украл, – сказал Озеров серьезно. – И даже покажу. А вы не спрашивайте, где они были… эти дни. Договорились?
Директор кивнул.
Он еще раз пересчитал пачки, каждую потрогал, как бы убеждаясь в их материальности, потом по одной убрал в ящик стола, снова вынул и разложил рядком. И уставился на них.
– Может, в сейф?..
– Можно и в сейф. Теперь это безопасно. И вызовите артиста Земскова. Он уже должен быть в театре.
Директор с силой втянул в себя воздух и взялся рукой за сердце.
– Нехорошо мне
Озеров ему сочувствовал, но понимал, что им всем предстоит еще многое пережить, чтобы доиграть эту пьесу до конца и приняться за новую, которая будет доброй и честной.
Не такой, как эта!..
На пороге показалась Ляля Вершинина, а следом за ней сосед Атаманов. Максим был уверен, что они явятся вместе. В конце концов они договорились, что Атаманов с нее глаз не спустит, и Озеров был уверен, что сосед свое обещание сдержит – в буквальном смысле.
– Лялечка, родимая! Ты молодец, что пришла! А у нас тут такие новости! Поверить невозможно!
– Здорово, Максим! – Атаманов привычно сунул ему руку. – А пацан твой где же?
– В Москву по делам ускакал. Но скоро вернется.
– Прыткий!..
– Ляля, ты погляди, какую нам Максим золотую рыбку добыл!
Ляля улыбнулась. Выглядела она лучше, чем вчера, желтизна пропала с висков, и волосы, туго стянутые в пучок, блестели. Она боком села к окну и стала рассматривать рыбку в пакете.
– Я когда маленькая была, все мечтала об аквариуме, – начала она наконец, – потом папа сказал, что это дело сложное и дорогое. Мне почему-то казалось, что в аквариуме рыбки только днем живут, а по ночам уплывают в дальние моря. И у них там замки, гроты, затонувшие каравеллы…
Егор Атаманов подошел и тоже стал смотреть.
– Выходит, нашлись деньжата? – спросил он у Максима задумчиво. – Где нашлись-то?
Озеров пожал плечами. Атаманов хмыкнул и покрутил головой.
– Ну, чего, родимые мои? Чаю, что ли?.. У меня имбирь есть, и лимончик тоже… – предложил директор.
– Звали, Юриваныч?
На пороге появился Роман Земсков и очень удивился, увидев такую странную компанию. Заметно удивился!.. Растопыренными пальцами он откинул со лба длинные волосы и почему-то пожал плечами.
– Проходи, проходи, – предложил директор.
– И дверцу за собой прикройте, – велел столичный режиссер.
Земсков помедлил.
…Неужели побежит, мелькнуло в голове у Озерова. Лови его тогда по всему театру!..
Но Земсков никуда не побежал. Он еще немного потоптался, зашел и закрыл дверь.
Ляля так и осталась сидеть вполоборота, не оглядывалась, только уши у нее покраснели, как у маленькой девочки.
Озеров встал, прошелся по кабинету и повернул в замке ключ.
– Это на всякий случай, – пояснил он собравшимся. – Ну что, уважаемые, деньги, полмиллиона, слава богу, нашлись. И украла их не Ляля, на которую нас старательно наводили. Украл их вовсе господин Земсков.
– Я?! – натурально удивился артист, засмеялся и положил ногу на ногу. – Слушайте,
– Суд состоится здесь и сейчас, – продолжал Озеров как ни в чем не бывало. – Вы странный человек, господин артист, правда, странный. Нет, мелких жуликов полно, конечно, но так-то уж окончательно подличать… зачем? Ольга Михайловна ни в чем не виновата, она вас любит от всей души, хотя надо бы дать пинка вам хорошего под зад и за вихры оттаскать как следует…
…Это реплика Егора Атаманова, пронеслось у Максима в голове, не моя. Но какая разница!..
Земсков опять вцепился в свои волосы. Руки у него были красивые. Благородные руки героя. Должно быть, у Фединого отца-кардиолога тоже красивые руки.
…Сейчас артист Земсков придумает, что делать дальше. Сейчас он разыграет свою мизансцену. Не дадим ему шанса. Ни одного.
– В тот день, когда убили Верховенцева, разразился скандал, и вы решили под это дело уйти из театра. Вы давно собирались, но в тот день решили окончательно. Видимо, вы часто принимаете всякие решения и уверяете себя, что они окончательные!.. В антракте вы ринулись к главному режиссеру, чтобы объявить об уходе. И чтоб выглядело так, что это вы под горячую руку вознамерились.
– Никуда я не ринулся!
– Ринулись, ринулись! Вы еще дышали воздухом сцены, вы ненавидели Валерию, которая вас оскорбила, вы были… в порыве!
Ляля Вершинина взяла с подоконника фарфоровую пастушку и вертела ее в руках. Уши у нее пылали.
– Вы вбежали в кабинет главного режиссера и обнаружили его на полу. Он был мертвый или только без сознания?
Земсков стиснул кулаки. Теперь он в упор, не отрываясь, смотрел на Озерова.
– Ну, это не так важно. Все равно спасать его вы не стали. Вы постояли над ним, раздумывая, что теперь делать. Позвать на помощь? Чтобы вас застали, скажем так, наедине с мертвым или умирающим человеком? Вы трус и негодяй. Вы были насмерть перепуганы и ушли бы, просто прикрыв за собой дверь, но тут на глаза вам попался портфель с ключами от директорского сейфа. О том, что в сейфе лежат полмиллиона рублей, знал весь театр, и вы, конечно, тоже. Вы утащили ключи, рассудив – между прочим, совершенно справедливо, – что вот-вот начнется паника, вы сможете спокойненько зайти в кабинет Юриваныча и денежки из сейфа прибрать. Они бы вам очень пригодились, вы же Москву собрались покорять!..
Ляля все играла с фарфоровой пастушкой.
– Вы так и сделали, – продолжал Озеров, как будто сказку сказывал. – Денежки – пять пачек – вам деть было некуда, вы же в сценическом костюме были, я его внима-ательнейшим образом изучил, он весь в обтяжечку сделан, чтобы вашу замечательную фигуру зритель видел во всех подробностях. Деньги вы спрятали здесь, в театре, чтобы назавтра, после того как уедет полиция, труп заберут и паника немного уляжется, за ними прийти.
– Бог мой, – выговорил директор и, скособочившись на правую сторону, стал тереть сердце. – Бог мой.