Шелихов. Русская Америка
Шрифт:
А генерал свои резоны имел.
Российский чиновник, известно, в делах на тройке не скачет. Ни к чему такое чиновнику. Объясняется это многим. Расстояния-де в России большие, дороги длинные, да и плохи к тому же, климат суров да перепадчив, и ещё, и ещё причины приводят разные. Но главное не выскажут. А оно и глупому давно известно. Чиновник российский всегда наверх заглядывает — как там и что? И слово с нужных высот ждёт трепетно. И вот коли будет слово — и дело будет. А коли нет — не спрашивай, голубчик. Зря трудить себя станешь. Все хлопоты попусту. Так было, так есть. Надеются, правда, некоторые,
Так и с генералом получилось.
Дело в том, что в Питербурхе заминка вышла. То было, письмо генералу Фёдор Фёдорович Рябов — чиновник, как известно, высокий — написал. Затем другое. И всё подробно, разумно объяснил. Кстати заметить надо, что в рассуждениях в России никогда недостатка не было. И генерал ласково, дельно с Голиковым поговорил, причём и от себя немало толкового прибавив. И вдруг письма из Коммерц-коллегии приходить перестали. Вот тут и объявился резон задуматься: принимать али не принимать купчишку?
Вошёл чиновник, от дверей поклонился, сказал:
— Его превосходительство ждут.
Лицо у него было иное, чем прежде. Внимательность в чертах объявилась и даже любезность некая. Губы полнотой налились и округлились радостно.
Входя в генеральский кабинет, Шелихов широкими плечами чуть ли не весь дверной проем занял.
— Богатырь, богатырь, — сказал генерал, — таким и представлялся. Да, именно таким...
Разговор начался с расспросов о книжице. Когда написал, кто присоветовал сим делом заняться, какую цель имел господин Шелихов, предприняв издание?
На ответы генерал кивал благосклонно, мягко улыбался.
— Похвально, — сказал, — и поощрения достойно. Сие для губернии лестно. И обывателю знать даёт, и показывает власть предержащим, что не дремлем в берлогах сибирских, но трудимся в поте лица своего.
Генерал так рассудил перед разговором с Шелиховым: книжица хотя и невелика, но Центральный совет прошла, а то знак, и не меньший, чем письма Фёдора Фёдоровича Рябова. Здесь не без совета высокими лицами было, и следует купца поддержать. Вот оно — слово с нужных верхов сказало своё. Хотя, впрочем, сомнения у генерала оставались.
Но Шелихов мыслей генеральских не читал. У него о другом была дума, и, как ни ласкали слух слова о книжице, повёл разговор об Охотской навигаторской школе и о возможности помещения в неё алеутов.
— Ваше превосходительство, — сказал напористо, — выигрыш виден в том явный.
Генерал задумался. Понял: любезностями купчина широкоплечий не удовлетворится. И, поразмыслив, решил шаг вперёд сделать.
— Ну что ж, — ответил, — такое, пожалуй, можно. Я распоряжусь.
Шелихов в душе возликовал, подумав, что одно это многого стоит. И хотя угадывал натяжку в поведении генерала, а в словах слышал недоговорённость, продолжал гнуть своё.
— Ваше превосходительство, — сказал, — я об экспедиции в Японию, о коей вы любезно сообщили компаньону моему Ивану Ларионовичу Голикову, хочу спросить вас.
У генерала неопределённость в лице промелькнула.
— Компания, — настойчиво продолжил Шелихов, — ежели к тому будет ваше благосклонное согласие, готова представить экспедиции судно «Доброе предприятие». Оно стоит в Охотске.
И вновь генерал задумался.
С экспедицией было
И неопределённость, лёгшая было на его лицо, сменилась подобием решительности. Он закинул ногу за ногу, покачал носком начищенного ботфорта. Солнечный лучик вспыхнул и погас на чёрной коже.
— Как вы сказали? — спросил генерал. — Судно называется «Доброе предприятие»? Неплохо. Что ж...
Глаза его были устремлены на мерно покачивающийся носок ботфорта.
— Это хорошо, — сказал он, — пускай компания готовит судно.
Согласие генеральское означало для Шелихова: пойдёт судно Северо-Восточной компании, а значит, с ним и её люди первыми придут в Японию с торговыми предложениями. Это было намного больше, чем просто удача. Выигрыш, который редко в жизни выпадает. Сообразив всё это и прикинув последствия, Григорий Иванович остановил себя. «Хватит, — сказал мысленно, — не откусывай больше, чем можно проглотить». Дабы не искушать судьбу, он поднялся и с благодарностью раскланялся.
— Вот такой разговор вышел, — сказал Шелихов Ивану Ларионовичу, — дорогой мой компаньон. Что сие значит? — спросил. — А значит оно только то, что судно компании парусами полный ветер возьмёт. Полный ветер!
Иван Ларионович, подумав недолгое время, ответил:
— Пожалуй.
Шелихов, дабы не волновать старика, не сказал ему, что в поведении генерала почувствовал неприятную настороженность. Но мысль эта — о недоговорённостях генеральских — оставила в его душе тревогу.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
Фёдор Фёдорович Рябов зиму провёл в заботах.
После разговора с личным секретарём императрицы граф Воронцов пригласил Фёдора Фёдоровича и, неспешно прогуливаясь по кабинету, от жарко пылавшего камина до высокого окна, изложил несколько позиций.
Как обычно, граф высказал мысли предельно чётко. Однако Фёдор Фёдорович, старательно, редкой красоты почерком записывая слова Воронцова, представил, сколько труда потребует обоснование решительных этих мыслей правительственными актами и распоряжениями. Поспевая пером за плавной речью графа, Фёдор Фёдорович видел бесконечные полки архивов и уже намечал, с кем и в какой последовательности следует повстречаться.
Зная исключительную работоспособность помощника, президент Коммерц-коллегии не обозначил срока выполнения работы, но дал понять, что дело не терпит промедления.
Фёдор Фёдорович аккуратно собрал бумаги, поклонился и вышел.
Граф посмотрел ему вслед от окна и с выражением озабоченности на лице подошёл к камину.
С того дня Фёдора Фёдоровича часто видели в различных архивах столицы. Он усидчиво склонялся над толстыми папками, отличавшимися не только угасшими от времени текстами, но и тем характерным запахом, который свойствен старым, много лет пролежавшим в сырых питербурхских подвалах бумагам. Запахом, в котором угадывалось ему кипение давно отшумевших страстей, звучавшие когда-то громкие голоса, шёпоты, канувшие в Лету счастливые надежды и блестящие судьбы.