Шелихов. Русская Америка
Шрифт:
Речь-то шла о миллионе. Сказать, и то жутко!
А Григорий Иванович, бойко стуча по ступенькам каблуками, меньше всего думал в эти минуты о миллионе-то. А правду сказать, и в мыслях не держал вовсе. Другое было в голове. В ушах топоры стучали, пилы пели, слышны были голоса людей, и казалось ему, видел он, как сходят со стапелей новые кораблики, бьют в разлетающиеся волны и в пене и брызгах победно устремляются вперёд многочисленные форштевни. Пела душа у него, и думалось, что как никогда близка сказочная дорога, увиденная с колокольни за Сеймом. И кони скачут по ней, и гривы их ветер отдувает. На завтра загадывая, не удержался и слетал на верфь питербурхскую. Посмотреть — какие закладывают кораблики. А посмотреть было на что. На стапелях красавцы, лебеди белые стояли. Мастера питербурхские, прямо сказать, поразили его своим умением. «Вот, — подумал, — этих-то умельцев к себе перетянуть». С одним, другим перебросился словом и надеждой обзавёлся.
— Э, паря, — нажимал, — у нас не край, а рай земной. Дерево — какое душа пожелает. Работай знай, а мы не постоим за благодарностью.
Мастера посмеивались. Но Григорий Иванович понял: ежели постараться — мастеров можно сманить.
Вскорости Григория Ивановича принял президент Коммерц-коллегии. Когда Шелихов вошёл в кабинет высокий, граф, кивнув, указал округлым жестом на кресло.
Шелихов неловко приткнулся на краешек. Робел. Как ни говори, а впервой принят был лицом столь вельможным. Не знал, как и начать разговор. Понятно: в мелочной лавке дёгтем торговал недавно, а этот делами державными ворочает. Прикусишь язык. Вскинул глаза на графа, увидел: лицо без улыбки, из-под кустистых бровей глаза смотрят неторопко.
Александр Романович заговорил первым:
— Здравствуй, купец, — сказал голосом, в котором чувствовалось расположение. И сразу же после паузы, выдержанной мгновение всего, продолжил разговор, да так, словно слова читал с писаного, больно плотно складывались они у него.
Шелихов в слова вслушивался и понял: этот говорит, зная для чего. Дело у него есть. Оно всегда понять можно, ежели труд себе задашь, пустой разговор человек ведёт или же всерьёз произносятся им слова. Многие люди, языка своего не щадя, так — бряк, бряк — зря его треплют. А иной одно слово произнесёт, и видно — этот себе на уме. В его речь надо вдуматься.
Заговорил же Александр Романович о том, чего Шелихов и не ждал:
— Развитие мореплавания в океане Великом, — сказал Воронцов, — может послужить не только освоению новых земель, но и должно способствовать торговле обширной с Китаем, Японией, островами Филиппинскими, а там и далее — с Индией. Путь от восточных портов российских в страны эти — кратчайший для нашего флота.
Властно говорил граф, уверенно. Чтобы так говорить, за плечами многое надо иметь, и такому враз не научишься. Здесь годы нужны, да и не просто годы, а прожитые на горе. Голос такой, как одежда царская.
— В Индию, — ещё раз повторил граф.
«Эко куда хватил, — ахнул про себя Шелихов, — вот это да...» Такого он не держал и в мыслях. Спине стало зябко.
Заметив смущение на лице Шелихова, Александр Романович подтвердил:
— Да, да, в Индию. Першпектива весьма и весьма лестная и, я думаю, по силам российским негоциантам.
«Ежели, конечно, поднапрячься, — подумал Шелихов, — то оно можно и в Индию... Это, беспременно, покрепче, чем зверя колотушкой бить...»
Поплотнее сел в кресле. Сказал:
— Англичане в Петропавловск ходят с Гаваев, из Макао товар везут. Торгуют в большую прибыль.
— Вот, вот, — оживился Воронцов, — англичанин прыток. Блохой скачет. А мы на сборы тяжелы.
И заговорил, голос повысив, о том, как наладить морскую линию в страны океана Великого и далее в океане Индийском. Говорил, как рысака гнал, но видно было, что этот всадник повод не распустит и лошадка его копыта ставит точно, куда он и уготовил, обдумав всё наперёд. Широко распахнул горизонт Александр Романович, заглядывая вдаль на многие годы.
— Пётр Великий путь для России в Европу через Балтику открыл, нам же надобно, заветы его исполняя, проложить дорогу в морях восточных, потому как богатства великие лежат в Сибири и на Востоке Дальнем, и поднять их легче будет, ежели мы пути перед этими славными землями откроем морями.
— Да что уж, — ответил Шелихов, смущение отбросив и глазами заблестев, — нам бы только подсобили, а мы в кашу восточную с головой влезем. Вот как...
Махнул рукой по макушке. «Разговор-то, — подумал, — хороший получается. Вот так бы сразу-то».
Воронцов посмотрел на него, сказал, слова отделяя друг от друга:
— Молодца, купец, молодца...
И пальцами тонкими, с тяжёлыми перстнями, по лбу провёл многодумному. На виске пальцы затрепетали, будто боль Александр Романович какую-то хотел унять.
— Да уж, — встрепенулся Шелихов, — дороги морские нам многие ведомы, и до слёз обидно смотреть, как иноплеменные купцы нас обходят. А мы их не хуже. Наши люди к морскому делу способны. Подучиться малость — и до Индии дойдём беспременно. Да и ходили наши мореходы в те моря...
Вперёд подался, и крепкое, сильное его лицо отвердело. На такое лицо глядя, с уверенностью можно было сказать: этот не оплошает. И дойдёт и до Индии.
— Молодца, молодца, — повторил Воронцов и, поднявшись от стола, указал Григорию Ивановичу на кресло у жарко пылающего камина. Тем, кто близко знал Александра Романовича, ведомо было, что к камину он усаживал тех только, что крайне пришлись ему по душе.
Александра Романовича многое интересовало, и входил он в мельчайшие подробности. Выспросив нужное, ещё раз в конце разговора сказал:
— Молодца, Григорий Иванович, молодца! По записке Селивонова доклад императрице составлен. Будем уповать на решение милостивое.
Шелихов начал было:
— Генерал-губернатор Якоби компании нашей действия поддержать готов...
Увидел: Александр Романович согнал улыбку с лица.
— Якоби, Якоби, — невнятно проговорил Воронцов, — что ж Якоби...
Веками прикрыл глаза. Губы у него скучно сложились.
Но словно отмахнулся от досадного, кивнул головой:
— Ну да это, купец, не твоя печаль... — Помолчав, добавил: — В Иркутск новый губернатор указом императрицы назначен. Генерал Пиль.