Шелопут и фортуна
Шрифт:
А вот сейчас с одной из нижних полок (как можно было не заметить?) из промежутка между четырьмя томами «Агасфера» Эжена Сю и «Памятниками литературы древней Руси» прямо на меня глянул знаменитый индийский нобелиат. Я ковырнул том – он не подался, его держала стенка дивана. Ковырнул второй – то же самое. И только четвертый пошел мне в руки. Как раз там и оказался роман «Последняя поэма», стих из которого послужил основой любимой многими песни. Я раскрыл книгу на первой попавшейся странице и наткнулся на такой разговор.
«– Знаешь, Джоти, в жизни все непросто. Слово, которое в словаре имеет только одно значение,
– Уж не хочешь ли ты сказать, – подхватил Джоти, – что для тебя женитьба не есть женитьба?
– Я хочу сказать, что слово «женитьба» имеет тысячу значений. Оно приобретает значение только в жизни человека. Убери человека, и смысл слов будет утрачен.
– Какое же значение вкладываешь в это слово ты?
– Это нельзя передать. Это можно только пережить. Если я скажу, что главный смысл слова «женитьба» – любовь, мне придется определять слово «любовь», а то, что называют любовью, еще теснее связано с жизнью, чем женитьба.
– В таком случае вообще не о чем разговаривать. Если мы будем гнаться за смыслом, изнемогая под грузом слов, и смысл будет увиливать от нас, а слова – уводить в сторону, мы ничего не добьемся.
– Молодец! Я таки научил тебя искусству владеть словом. Слова совершенно необходимы, если хочешь, чтобы жизнь хоть как-то продвигалась вперед. Но поскольку слово не может вместить всех значений, в повседневных делах приходится обходиться неполноценными понятиями. Что же делать? Конечно, полного взаимопонимания при этом не достичь, зато, хоть и вслепую, мы осуществляем наши намерения».
Я никогда раньше не читал эти слова. Я безотчетно придумал название будущего опуса, повинуясь какому-то туманному шевелению в голове. Но как только оно, название, напечаталось буквами, в тот же день, еще до заката солнца, мне стало ясно (как раз посредством этих слов), о чем пишу.
А именно.
Сколь тщательно не подбирай лексику, «слово не может вместить всех значений, в повседневных делах приходится обходиться неполноценными понятиями». Равно как и в любых описаниях этих дел. Хочешь-не хочешь, с этим приходится мириться. И как в таком разе осуществить желание понять и выразить, что бывает на самом деле? Увы, никак, если речь о внешнем мире: врожденная гибкость слов, их природная приблизительность в отношении к смыслам создает между ними люфт содержания, зазор, куда запросто протиснутся и неточность, и неправда, и ложь. Не будешь же, в самом деле, изъясняться в журналистике или литературе научными однозначными терминами.
Но мне кажется, в красивом доме, выстроенном из слов, должна существовать лазейка в подполье сути – не окружающего, а внутричеловеческого мира, ведущая тебя (меня) к тебе (ко мне) самому. Или, как любят выражаться философы, к «Я».
Ох, какая, наверно, занятная штука – понять, познать, что на самом деле есть… я! Здесь наверняка бесполезен мозговой штурм крепости здравого смысла. Слова, троянские кони очевидности, а то и тривиальности, заведут в дебри софизмов и представят замороченному рассудку «беспристрастную» картину: «Я и Среда». И не подкопаешься!
Как нелюбимы мной – из-за невинного по большей части вранья – большинство мемуаров, в том числе и моих собственных воспоминаний. Именно воспоминаний – пусть порой и очень незаурядных, даже великих людей. Они как бы свидетельствуют о правде, на самом деле воспроизводя картины из собственной памяти, к тому же обрисованные неоднозначными, скорее всего обманными, точнее – приблизительными словами. По сравнению с таким «документализмом» выдуманный рассказ маститого или, напротив, начинающего беллетриста, создающих новорожденную «другую реальность», – истинная подлинность, еще не преломившаяся ни в чьем субъективном восприятии.
…Да, не штурм, а осада – вот, может быть, более верный путь для затеи под девизом «В незримом мире смысла». Мой «план Барбароссы» заключается в следующем.
В хаотичном порядке, как возникает в памяти (то есть в беспорядке), я излагаю нечто происшедшее в моей (а значит, и нашей с Галиной) жизни, по возможности безоценочно, без разбора важности, интересности, причинности, влиянии на что-либо последующее (минувшее) и т.д. И, может быть, отсутствие просматриваемой разумом цели оградит от соблазна «поддавков», невольного отбора «выигрышных» эпизодов, их выстраивания в плановой логике и т.п.
И тогда, как знать, свободная от авторского или редакторского замысла, вообще от сознательной закономерности мозаика случаев, наблюдений вдруг представит… что? Может быть – пусть приблизительную, но с надеждой на «как есть» личность мемуариста? Или прояснит некоторые пружины жизнедеятельности? Например: какие силы соединяли в чем-то разные сущности – меня и Галю? А какие – работали на разрыв, однако не смогли преодолеть случившуюся спайку.
Или эта мозаика не покажет… ничего. То есть просто беспорядочность, сумбур, взывающий к канонам отвергнутой (сдуру?) Логики.
По мне – занимательно и то, и другое, и третье…
На другой день после случайного обнаружения томика Тагора электронная почта принесла дело, какие я отношу к разряду неотложных. Ида Яковлева, вдова не так давно ушедшего из жизни бывшего редактора ростовского «Комсомольца» Бориса Яковлева, с которым и меня, и Галину не раз сводила судьба, собрала книгу его сочинений, соединив вместе с ними воспоминания о нем самом. Она попросила взглянуть редакторским глазом на состав и построение сборника.
Читая одну из статей Бориса, посвященную русскому языку, я невольно завис над одним абзацем.
В окончании «Шелопута и Королевы» есть размышление о высказывании философа Мераба Мамардашвили о «мертвых отходах жизни», ее околичностях, часто не оставляющих места для подлинности. И вот я читаю сочинение Яковлева: «Один из самых крупных философов конца минувшего столетия Мераб Мамардашвили в своих лекциях о Марселе Прусте так высказался…: «Для каждого нашего жизненного состояния всегда есть его дубль. Мертвый дубль. Ведь вы на опыте своем знаете, как трудно отличить нечто, что человек говорит словесно, – не испытывая от того же самого, но – живого. Почему трудно? Потому, что слова одни и те же, и вы, наверное, очень часто находились в ситуации, когда в силу какого-то сплетения обстоятельств, слово, которое у вас было на губах, вы не произносили, потому что в то же самое мгновение, когда вы хотели сказать, чувствовали, что сказанное будет похоже на ложь».