Шепот волн Обводного канала
Шрифт:
А когда истратили боезапас, то чуть дальше банок и бутылок, обнаружили труп старухи, собиравшей грибы и убитой наповал одним из выстрелов.
Суть казуса в том, что оба были готовы признать себя виновным. От убийства, по неосторожности, они не отказываются! Но бабка была убита одним выстрелом! Стало быть, убийца один, а второй соучастник, но кто убийца, кто соучастник?
Если будет обвинен один, скажем тот, на кого было записано ружье, ( хотя вроде бы, оно было указано в двух охотничьих билетах. Ребята собирались охотиться врозь и по очереди.), то где уверенность и доказательство, что убил именно он, а не его товарищ, который от вины своей не отказывается тоже?
Патроны стандартные, стреляли оба, а определить каким выстрелом убита старуха – невозможно.
В результате, в данном случае, неумышленного убийства по неосторожности, убийцам можно инкриминировать, что угодно, но не убийство… Кому из двух?
До революции, в подробных случаях была, судебная формулировка: «подвергнуть церковному покаянию», то есть оставитьна волю Божью.
И в советское время дело об убийстве осталось незавершенным, поскольку с точки зрения закона, завершено оно быть не может. А в 60- годы, вопреки нашим нынешним представлениям, в серьезных делах, таких как убийство, закон соблюдался неукоснительно.
Пластун
До войны город Зеленогорск назывался Териоки и считался территорией Финляндии. Мы же – советские люди, со своей стороны, считали эту «исконно русскую», как водится, землю, незаконно отторженной финнами, поскольку хотя тут финны хотя и проживали, все же это – бывшая территория Российской Империи. Но с другой стороны, тогда и Гельсинфорс, он же Хельсинки – тоже относился к Российской Империи. В данном случае меня эта историческая часть дела не интересует. Я собираюсь рассказать о другом.
В шестидесятые годы на территорию Карельского перешейка, впервые после войны, стали приезжать финские туристы. Туристы приезжали, отыскивали фундаменты своих хуторов, фотографировались, плакали и пили водку до потери пульса. Потому в Финляндии тогда соблюдался сухой закон. Финнов как бревна грузили в международные автобусы, а пограничники с каменными лицами при автоматах и собаках, на глазах у рыдающих финнов выливали водку, прихваченную туристами, из бутылок в люк канализации.
Правда, говорят, там в люке у пограничников находилось хитро закрепленная емкость, куда и попадала реквизированная водка. Не пропадать же добру! У какого русского, тем более солдата поднимется рука водку в канализацию вылить!
Финнов заграничных мы раньше не видели и поскольку их совершенно не боялись и чувствовали себя победителями, а финнам сочувствовали и даже жалели. Но финский акцент нас очень веселил. Народ во всю подражал финскому акценту и сильно в этом деле поднаторел. А в остальном финны – как мы такие же белые и голубоглазые, как и ленинградцы, понастроившие дач в районе Зеленогорска.. В частности, один из моих приятелей, по кличке Салат, научился дурить швейцаров, когда ходил в рестораны, минуя очереди, потому как ловко выдавал себя за финна, за иностранца. «Скасытте посаалуйста… Спасиппо…» и т.д. Дело не хитрое. Понаслушались как финны по-русски говорят – теперь хоть кто за финна сойдет. На вид то не отличить, кто русский кто финн.
И вот, в районе, примерно, станции Репино, бывшая Куоккола, в канаве около вокзала, просыпается некий советянин. Вероятно, приезжал к друзьям на дачу и так там на стакан присел, что в электричку не погрузился, а залег в канаву. Здесь в холодке проспался, но так как принял дозу значительную, проснувшись, прочухался не вполне. А чуть продрав глаза и приподнявшись на карачки увидел мужика в штанах на подтяжках и в шляпе, косившего в канаве траву.
– Э… Мил человек…– а с похмела язык ворочается с трудом, – Скаж палста…Где это я?
– Этто – говорит мужик, – Этто … Финлянтия.. Трррастуйтте. Топрый утра!
– Мать честна! – тут этот, что на карачках стоит, понимает весь ужас своего положения и больше с карачек уже вставать не пытается. Наоборот, падает на брюхо и норовит сообразить как он в Финляндию то попал и что ж теперь ему за это будет…
Ничего вспомнить не может, но решает твердо, во что бы то ни стало, вернуться на Родину.
– Мил человек, – спрашивает он косаря, – А граница далеко?
– Нет… – говорит раздумчиво и почти по-фински косарь, – относииттэльно не талекко…
– А к примеру где?
– Этто таам! – и показывает на север. Чистая правда – до советско-финской границы тут километров семьдесят… Правда, Зеленогорск (бывшее Териоки) расположен как раз по дороге. И никак его не миновать. Может финн сказал бы и об этом, но не успел. Или может словарного запаса у него маловато – не выразить мысль! И вообще финны они медлительные. Говорят медленно.
А мужик в канаве соображает быстро и решает, во что бы то ни стало, уползти на родную землю.
Повернул носом на север и по канаве пополз. Говорят километра три прополз, пока ему детский садик на прогулке не попался. Дети его окружили, стали на него пальчиками показывать поскольку он выглядел – мама не горюй! И друг дружке объяснили, что «дядя упал». Тут только наш пластун и сообразил, что если дети русские, значит, он не по территории сопредельного государства, а по своему Отечеству ползет.
Назад три километра он как спринтер бежал, даром, что и из сил выбился, пока полз. Тут у него второе дыхание, можно сказать, открылось – уж больно хотелось этому «финну» морду набить.. Но, конечно, «финна» уже и след простыл.
А с другой стороны, финн то мог быть и настоящий! И наш – советский! Он ведь все точно сказал и что граница недалеко, и в той она стороне. Это точно… И про то что это территория бывшей Финляндии – тоже правда. Одно внушает подозрение, а откуда тут финну взяться?! Если они здесь только до войны жили. В социалистические шестидесятые тут никаких финнов в наличии не имелось. Скорее всего это такой же финн был как наш алкаш – перебежчик.
Зато теперь туристам показывают канаву, где этот мужик полз. Для наглядности: как мы в шестидесятые годы сильно Родину любили и не желали ее покидать ни в каком состоянии.
«Салат»
«Салат» был типичным городским персонажем конца 60 – х начала 70 – х
годов. Свою кликуху он получил от официантов, поскольку почти каждый вечер появлялся, в не многочисленных тогда, ресторанах и кафе. Занимал столик и на вопрос официанта «Что будете заказывать?» традиционно отвечал « Ну, так…. Что-нибудь … Принесите пока какой – нибудь салат…» Шустро шел танцевать и вскоре уходил с очередной женщиной, оставив на столике двадцать копеек. Более получаса он не задерживался. И официанты, увидев его, перемигивались – « Салат пришел» и даже гордились тем, с какой скоростью он «снимал грелок и мочалок»